2.ПИСЬМЕННОСТЬ.
Употребление
письменности
обусловлено
кельтским
понятием об
истинной
мудрости. К
сожалению,
мы сегодня
судим о ней
сообразно с
теперешними
критериями,
которые
необратимо
искажают
оценку
фактов.
Вопреки
нашим
привычкам,
кельты
никогда не
пользовались
письменностью
для передачи
последующим
поколениям
какого бы то
ни было
знания. Но
это вовсе не
значит, что
они были
бесписьменными.
Они просто-напросто
не
употребляли
для
архивирования
и
запоминания
ни одну из
известных им
систем
письменности,
за
исключением
позднего
факта,
связанного с
ирландским
огамом.
Уровень
материальной
цивилизации,
достигнутый
кельтами
эпох
Гальштатта и
Ла Тена не
дает права
считать их “варварами”,
отставшими с
технической
точки зрения
от греков и
римлян, в то
же самое
время
археологи и
филологи
плачут от
зависти к
последним,
поскольку
вся
кельтская
протоистория
является
бесписьменной.
Континентальные
кельты в
Южной Галлии
пользовались
сначала
греческими
буквами; в
Цизальпинской
Галлии
усвоили
лепонтийский
алфавит
этрусского
происхождения;
кельты
пиренейских
и испанских
регионов
употребляли
иберийскую
азбуку.
Позднее им
на смену
пришел
латинский
алфавит, от
красивого
августовского
письма до
почти
нечитаемого
курсива III
века,
распространенный
по всей
Римской
империи и
Ирландии,
сохранившей
упрямую
приверженность
к буквам,
происходящим
по прямой
линии от
каролингского
унциала.
Этот
ирландский “алфавит”
конечно
очень
древний,
однако
является
кельтским
только после
заимствования.
Однако
избранная
алфавитная
система, со
всеми ее
недостатками
и
достоинствами,
остается
независимой
от высшего
духовного
принципа. И
нужно не
только
полагать, но
признавать
как аксиому,
что друиды
не запрещали
употребления
письменности.
Сами же они,
без сомнения,
были лучшими
знатоками
чтения и
письма, как
на островах,
так и на
континенте.
Но их
соображения
по этому
вопросу
отличались
от наших. В
продолжение
всей
древнейшей
эпохи
письменность
была не
запрещенной,
а
исключительной,
предназначенной
для
обстоятельств,
строго и
четко
определенных.
В Ирландии
сама природа
огамической
письменности
(поперечные
горизонтальные
и наклонные
линии, с
одной и с
другой
стороны
грани камня)
препятствовала
записи
сколько-нибудь
пространного
текста и
любому
быстрому
чтению: имя,
высеченное
на
погребальной
стеле, или
вызов,
обращенный к
противнику;
заклинали
несколько
букв – этим
все и
ограничивалось.
В любом
случае, в
качестве
материальных,
археологических
доказательств
существования
огамической
письменности
мы
располагаем
только
надгробными
надписями
христианской
эпохи: этот
тип
письменности
был
возобновлен
христианами,
которые
сочли его
безобидным,
так как
огамические
надписи на
камнях
служили лишь
для того,
чтобы
назвать
покойного в
его
последнем
жилище.
Когда
в
легендарных
текстах речь
идет об
огамической
письменности,
она всегда
используется
с
магическими
целями: так
друид Даллан
пишет огамом
на тисовых
палочках,
чтобы найти
жену короля
Эохайда, а в
другой раз
Кухулин
пишет огамом
на большой
дубовой
ветви,
которой он
окружает
мегалит, для
того, чтобы
остановить
войско Медб
на границе
Улада. Иное
использование
письменности
не
засвидетельствовано.
В преданиях
очень часто
идет речь о
вестниках и
посланниках:
их миссии
всегда были
чисто
устными;
условия,
которые они
предлагали,
договоры,
которые они
заключали,
гарантировались
не
запечатанными
текстами, а
свидетелями,
слову
которых
верили без
сомнения.
Письмо
не является
вариантом
запоминания
или передачи
знания, это
практическое
приложение
магии и букв,
подвластных
богу-вязателю
Огме: письмо,
фиксация в
материи
формулы или
имени,
запечатлевается
навеки,
придает
действенность
проклятию
или
заклинанию
на столько,
сколько
будет
существовать
материал
надписи,
дерево,
камень или
металл. Отсюда
можно понять,
какую угрозу
и какое
благо оно
может
представлять.
Записанное
проклятие
было еще
более
серьезным,
чем устная
сатира,
которой
достаточно
было всего-навсего
умертвить
того, кто
стал ее
жертвой.
Форма
ирландских
текстов,
древнейшие
из которых
суть куски
прозы
вперемешку
со стихами и “реторическими”
пассажами,
искаженными,
непонятыми,
кое-как
переписанными,
– эта форма
служит
объяснением
вышесказанного:
стихи
представляют
собой
фиксированную
часть устной
традиции.
Прозаический
текст – это
часть гибкая,
живая,
которую
каждый
толкователь
волен
представить
на свой
манер, лишь
бы она не
противоречила
содержанию.
Таким
образом,
вместе с
каждым
поколением
обновляется
знание и
происходит
передача
традиции.
Доверить все
это
незыблемым
текстам, не
одушевленным
никакой
жизнью,
значит убить
живую мысль,
коверкая ее
в угоду
недопустимым
обстоятельствам.
Устное
обучение
было
необходимостью.
Отнюдь не
устная
культура
привела к
исчезновению
и забвению
кельтской
традиции. Из
всех работ,
написанных в
эпоху
классической
античности,
сколько
дошло до нас,
и сколько
безвозвратно
уничтожено?
И каков
начиная с
эпохи
Возрождения
коэффициент
порчи
печатных
книг за век?
Это
ограниченное
употребление
письменности
находит
параллель в
другой
особенности
жреческого
культа,
которая
касается
участия в
нем женщин.
Многие
ломали себе
голову над
этим
вопросом – да
можно ли
говорить о
существовании
“друидесс” в
Галлии (ср.
знаменитую
германскую
Велледу,
носившую
кельтское
имя,
родственное
ирл. file
и
обозначающее
“ясновидящую,
пророчицу”), а
тем более в
Ирландии,
исходя из
терминологической
путаницы
текстов, то и
дело
упоминающих
о bбnfile “женщине-поэте”
или bбndruн
“женщине-друиде”?
Но их
деятельность
не имела
ничего
общего с
жертвоприношениями,
равно как и с
обучением
или
правосудием.
Они были
связаны с
прорицаниями
и
пророческими
видениями. У
женщин не
было
собственно
жреческих
обязанностей,
им также не
пристало
заниматься
писаниной.