II. Иллюзии
и оплошности
современных
научных
изысканий.
На
основании
исторического
факта
завоевания и
его
непосредственных
последствий,
таких как
римское
присутствие
в Галлии,
очень часто
делают
рискованные
выводы о
желании
римлян
ассимировать
кельтские
культы или о
галльской
тенденции к
собственной
интерпретации
элементов
римской
религии. Так,
говорят о
множестве
так
называемых “народных”
культов, не
отличая их
от религии
независимой
Галлии, не
могут
отличить миф
от простого
случайно
сохранившегося
фольклорного
свидетельства
или от
агиографических
данных. На
самом деле
мы знаем
благодаря
нескольким
разрозненным
указаниям,
что
галльская
мифология
существовала,
но
необходимо
тут же
добавить,
что эта
мифология
нам
недоступна в
романизированной
иконографии
римской
эпохи,
которая за
редкими
исключениями
(речь идет
практически
только об
изображении
Эпоны) не
содержит
эпиграфики.
Римское
присутствие
привело к
разрыву
кельтской
традиции и
галльская
культура
существует
скорее
скрыто, чем
явно. Вовсе
не реалии
выражают ее
существование,
а теонимы и
следы в
фольклоре.
Мы
не можем
поверить,
что друиды
полагались
на на
политическую
и
религиозную
систему,
которая
отрицала
само их
существование.
Мы не можем
также
признать
реконструкцию
мифологии,
основанной
исключительно
на котле из
Гундеструпа
(до
завоевания),
и мифологии
колонны
парижских
моряков (эпохи
Тиберия).
Смешение
вымышленного
мифа
иконографии
римской
эпохи и
фольклора –
путаница, а
не
объяснение.
На деле
достаточно
посетить
несколько
музеев или
археологических
раскопок,
чтобы понять,
что мы ночти
ничего не
знаем об
истории
Галлии,
галльской
или римской,
и еще меньше
о ее религии,
для нас
абстракции,
созданной на
основании
всевозможных
гипотез.
Потому
что при
первом же
взгляде на
принципы
научных
изысканий
бросаются в
глаза
нижеследующие
неразрешимые
неувязки:
-
прежде всего,
неувязка
географическая,
состоящая в
том, что при
изучении
религиозных
верований
какой-либо
страны она
дробится на
отдельные
области,
когда Галлия
трактуется
как некий
изолированный
остров в
океане,
когда в силу
странного
предубеждения
считается,
будто
цизальпинские
кельты
обладали
верованиями,
культами и
доктринами,
в корне
отличными от
тех, которых
придерживались
жители
Британии,
Ирландии или
Испании;
-
неувязка
хронологическая,
предполагающая
одно или
несколько
местных
различий,
обусловленных
иноземными
или
субстратными
влияниями,
как если бы
религия была
столь же
вариативной
и изменчивой,
как
современные
экономические
теории;
считали даже,
что
появление
веры в
бессмертие
души можно
отнести к
периоду Ла
Тена; мы не
отрицаем
того, что
Галлия была
местом
встречи
разного рода
мыслей,
религий или
сект; скорее
хотелось бы
знать, в
какой
степени,
больше или
меньше,
кельтская
религия в
римскую
эпоху была
затронута
внешними
влияниями,
из которых
влияние
официальной
римской
имперской
религии было
не последним;
- неувязка
методологическая,
дробящая
единое
исследование
и
превращающая
его в
частные
изыскания
по поводу
каких-либо
богов,
вырванных
из общего
теологического
или
доктринального
контекста;
неувязка со
множеством
последствий
и
историцизирующей
тенденцией
видеть
везде
историю там,
где
преобладает
миф;
- наконец,
научная
бессмыслица,
заставляющая
археологию
служить
истории
религий так
же, как
собственно
истории. Ни
один
историк
древнего
мира не
имеет права
пренебрегать
вкладом и
опытом
археологии,
поскольку
материальная
цивилизация
всегда, во
всех
условиях,
служит
естественным
дополнением
культуры,
без чего
социальное
тройственное
деление и
тройственная
идеология
индоевропейцев
не имела бы
никакого
смысла.
Археологи
же знают, что
археология –
это еще не
вся история.