Драгоценные граждане господа парижане! В последнее время наша незначительная персона в двух лицах столкнулась с огромным количеством разнообразнейших мнений, касающихся нашей скромной, но выдающейся биографии, а посему мы решили изложить собственную версию произошедших с нами событий.

Прежде всего, стоит рассказать о нашем знакомстве. Оба мы имели честь быть ближайшими друзьями гражданина Сильвена Жеана де Вильтора. Первая встреча господин Анжелюса и Жеана произошла при весьма забавных обстоятельствах: последнего друзья затащили в бордель, где он собрался воспользоваться услугами юной красотки, но в последствии оказалось, что ее имя – господин Анжелюс Дюверлен. Это было забавной шуткой. А гражданина Мишеля д`Эстре Жеан, спустя несколько лет, притащил из кабака. Так вот, гражданин д`Эстре и господин Анжелюс , не сговариваясь, решили на карнавал Марди Гра вырядиться дамами не слишком тяжелого поведения. Когда мы увидели друг друга, наши сердца пронзила стрела Амура…

Хватал он граждан за места,

Взывая: “Нет ли здесь куста?”

Но окончательно уединиться нам не дал Жеан, жестоко развеявший наши иллюзии криком: “Мишель! Анжелюс! Друзья мои!!!”, чем поверг нас в разочарованное недоумение (“В кой-то веке симпатичная и глупая блондинка!..”) Это послужило началом большой мужской дружбы…

В дальнейшем, после основательных совместных возлияний (для некоторых умственно-усталых сомневающихся поясним, что поэтический и аристократический алкоголизм был чисто-игровым действом, хотя предъявить претензии можно только к недостаточно натуральному блеванию в кафе “Парнас”. Пардон муа…) нас посетило поэтическое вдохновение, излившееся в знаменитую оду Дантону, благодаря которой он и победил на выборах.

Вот она, сила искусства!

Поворотным моментом в нашей биографии стало знакомство с гражданином Кофейником, оценившим по достоинству наш гений в звонкой монете. Тогда-то мы и приняли решение открыть торговлю собой и своим талантом. Мы шли нарасхват! Но не успели учесть коварства конкурентов…

Мсье Сансон, в свободное от работы время пописывающий стишки, хотел опубликовать их в газете “Фонарь”, но ему отказали, ибо штатным поэтом числился гражданин Мишель д`Эстре. Главный труженик и гуманист Франции затаил обиду, которую и выразил в петиции за казнь Мишеля под предлогом нарушения спокойствия. В качестве доказательства он предъявлял рукопись оды на Равноправие Полов, проданную поэтами за двадцать ливров гражданке Мерикур из газеты Камила Демулена и обманом похищенную у нее.

С раннего утра неутомимый бедняжка мсье Сансон собирал подписи. Вооружившись этим гнусным листком, он пытался арестовать господина Анжелюса, спутав его с гражданином д`Эстре. господин Анжелюс не стал огорчать мсье Сансона и упрекать его в рассеянности, но уже у гильотины их настиг Мишель со словами, что негоже разлучать друзей на смертном одре, и лучше казнить их сразу парами. Но тут мсье Сансон неожиданно вспомнил, что не собрал достаточного количества подписей и в расстройстве вынужден был отпустить поэтов, кои немедленно и удалились.

Господин Анжелюс и гражданин д`Эстре решили попросить поэтического убежища в газете Камила Демулена, где их осмеяли и с позором изгнали, отказавшись даже публиковать написанный поэтами на ближайшее будущее некролог.

Тогда господин Анжелюс и гражданин д`Эстре отправились скитаться в леса, но, дойдя до туалета газеты “Фонарь” и заметив оттуда гражданина могильщика, срочно ретировались в бордель, воззвать о помощи. Поняв, что там ее тоже не предоставят, поэты осознали, что негоже отправляться в мир иной с пятьюстами заработанными на стихах ливрами и направились в кабак (пардон муа, кафе “Парнас”), где со свойственным им весельем, несколько шокировавшим честных избирателей, пропили-проели и прокутили с шлюхами все деньги (даже гражданке Кофейнице мы дали на чай сто ливров, надеясь смягчить ее суровый нрав)

После этого мы решили поближе познакомиться с невинной тогда мадемуазель Гильотиной, кою нам предстояло обесчестить. У ее прелестных ножек мы долго писали завещание и приветственную записку апостолу Петру. Но через некоторое время унылое возлежание на Гревской площади нам наскучило, и мы направились к неблагодарному французскому народу, где нас и схватил (за шиворот) неутомимый мсье Сансон. Мы попытались откупиться от него одой

Но сие не возымело действия, и мы снова оказались перед нашей “невестой смерти”. Долго и красочно мсье Сансон распространялся о предстоящем нам приключении, и в его жизнерадостном голосе чувствовался подлинный энтузиазм. Вот что значит по-настоящему любить свое дело!

Нас прикрыл своим телом святой отец, взывая к небесам, земным властям и совести. В заключение он отметил, что, если головы двух несчастных поэтов со звоном покатятся по Гревской площади, вскоре к ним присоединится и многомудрая глава самого инициативного палача Франции. Сей аргумент перевесил все предыдущие, и неожиданно выяснилось, что это была всего лишь экскурсия по местным достопримечательностям.

Воистину, гильотина – гуманизм по-французски!

Мы решили сохранять присущее нам веселье и разрыдались от счастья (чем и занимались всю оставшуюся жизнь, прерываясь только на пьяный кутеж). Потом, съев на брудершафт успокоительных пилюль, мы пошли к роднику, дабы вернуть себе былое очарование, несколько размазанное по лицу жизнерадостными рыданиями.

Доброжелательные парижане сокрушались: “Как, вас еще не казнили? Какая жалость!” Такая трогательная забота вызвала у нас целый поток слез умиления. Свое сочувствие выразили лишь кузина Мишеля мадемуазель д`Эстре и госпожа Беркана, отпоившая нас чаем в посольском корпусе, и за это впервые удостоившаяся счастья лицезреть легендарное о-ля-ля господина Анжелюса. Спасибо, дражайшая кузина и милая Беркана!

После безумного чаепития в посольском корпусе мы и решили организовать наше Общество Мертвых Недогильотинированных Поэтов. Гражданин д`Эстре, внезапно разочаровавшись в революционном пафосе и отрезав по этому случаю триколорные ленточки от штанов (сии революционные банты гражданка Эбервиль с видимым удовольствием спалила в камине), надел на шею парадный удавленник. Господину Анжелюсу, как загнивающему аристократу, отрезать и палить было нечего, а посему он просто изобразил алыми чернилами на своей лебединой роялистской шее страшную рану. В сим прелестном обличье мы направились – куда бы вы думали? – в бордель, дабы продемонстрировать очаровательным жрицам любви свою мертвецкую страсть и трупную ласку. Там, после долгих препирательств из-за материальной стороны чувственности, мы были по высшему разряду обслужены, и с утра нам еще доплатили, что делает честь о-ля-ля господина Анжелюса. Кстати говоря, мы были истинными любимцами прекрасной половины революционного французского народа. Чарующая прелестница гражданка проститутка Катрин была без ума от романтически-алкоголического господина д`Эстре, а о легендарном о-ля-ля господина Анжелюса слагали анекдоты, баллады и эпические поэмы.

В очередной раз упившись в кафе “Парнас”, мы приняли решение посетить общество красоток, ратующих за равноправие полов. Но гражданка де Мерикур, несмотря на все разглагольствования о равенстве, заявила, что мужчине там не место. Возмущенные такой дискриминацией, мы были вынуждены прибегнуть к невинной хитрости и, приняв по обыкновению дамское обличье, направились к месту заседания. Но что-то нас выдало (не то пробивающаяся сквозь грим щетина, не то съехавший на бок накладной бюст), и мы были в очередной раз с позором изгнаны из приличного общества.

Написав лирическую оду гражданину Кофейнику и его кабаку (пардон муа, кафе), мы, купив на полученные за нее деньги бутылочку бургундского, отправились справлять по нам поминки, закончившиеся патриотическими песнопениями про “союз нерушимый кантонов французских” и нападением на наше скромное аристократическое логово небольшого отряда пиратов, вооруженного топором.

А потом настало утро. Господин Мишель д`Эстре вышел перекусить, и тут же ему предъявили бумагу с его очередным смертным приговором и требованием немедленно призвать свою музу дабы написать памфлет на герцога Орлеанского.

После того, как вирши были созданы, возник сам герцог с шелковым шарфиком в деснице и какими-то странгуляционно-убийственными намеками на устах. Пришедший в некоторое замешательство господин д`Эстре попытался разбудить господина Анжелюса, но бренное тело того пробурчало на изысканном французском: “Пошел на фиг!”, и погрузилось в дальнейший глубокий сон. Это переполнило чашу терпения Мишеля, и поэт, с гневными криками: “Ну сколько ж можно меня убивать?!!” забегал по посольскому корпусу.

Где его и отыскал американский посол Томас Джефферсон. Сей милый человек сказал, что Франция не оценила своего поэтического светоча, в отличие от Штатов. Свободолюбивый американский народ нуждается в идейном вдохновителе, а никого лучше гражданина д`Эстре на эту высокую должность не найти. Короче говоря, Мишелю предложили стать гражданином Америки, а после долгих уговоров разрешили взять с собой и семью (т.е. господина Анжелюса).

К этому моменту частично пробудился загнивающий аристократический мозг Анжелюса. Впрочем, из-за жестокого похмелья он не очень ориентировался во времени, пространстве и собственной личности, а посему долго отказывался понимать, что эмигрирует в Штаты. Когда же до поэта наконец дошел сей факт, он высказал желание опохмелиться. И друзья направились в “Парнас”.

Там они написали несколько од гражданке Кофейнице и Соединенным Штатам

Опохмелившись, мы отправились позаседать с Конвентом. Позаседать нам не удалось, ибо нас опять же с позором изгнали. В расстройстве мы вернулись в кабак и мстительно написали памфлет

С памфлетом в руках, на мощных крылах поэзии неслись мы в Конвент. Но по дороге встретили уже не граждан французов, а запыленных игроков с рюкзаками, сообщивших нам, что игра закончилась.

Мы жестоко обиделись и, неудовлетворенные таким финалом, решили показать народу настоящий конец Французской Революции, который мсье Анжелюс прицепил на штаны снаружи, вопреки всем законам природы и здравого смысла, а стеснительный Мишель задрапировал газовым бантом, утверждая, что полуприкрытая нагота возбуждает сильнее, чем откровенный разврат.

Господа бывшие граждане парижане, со столь свойственным им тактом, радостно потешались над нашей недогильотинированностью, являя чудеса доброты, милосердия и всепрощения, за что мы еще раз сердечно их благодарим.

Париж опустел. В глубокой жизнерадостной скорби мы отправились в “Последний Приют” (где каждому усопшему нальют), где узнали о себе много нового и интересного. Например, что, раз уж мы так боимся гильотины, нам вообще не стоило ехать на эту игру. Драгоценные друзья! Если вас никогда не казнили (имеется ввиду сам процесс), тем более без всякой вины, вы вряд ли поймете, как это травмирует душу поэта. А по поводу того, что смерть являлась для нас самоцелью, вы, к сожалению, тоже изволите заблуждаться. Рекомендуем перечитать на досуге роман Ф. М. Достоевского “Идиот” (там хорошо написано про казнь)

В ночи мы сидели у костра и, слушая песни, предавались размышлениям о жизни, но тут наше интимное уединение было нарушено двухтысячелетними гражданами загробного происхождения. Граждане сии активно интересовались нашей мертвецкой философской программой и, после двухчасового препирательства, так ничего и не выяснив, укрепили нас в желании покончить с собой путем вскрытия вен в котелок (вспоминается анекдот: “Да, я выкинусь с балкона! И не отговаривай! И не надо меня подталкивать!”). Перед смертью, под неустанное понукание потусторонних граждан, мы сочли нужным оставить благодарным потомкам эскиз своего мемориального комплекса (копия прилагается), за который обуянные жадностью и духом стяжательства хтонические граждане потребовали много тысяч ливров (и зачем им там?..), а посему, старательно дорисовав мемориал и доведя потусторонние силы до икоты и всхлипываний, мы согласились на захоронение в братской могиле. С аристократической гордостью, веселясь тому, как проведем гуманистов, которые по привычке придут казнить нас назавтра, мы удалились сводить счеты с жизнью, под бесконечные требования замогильных граждан поторопиться, что уже само по себе вызывает безудержный восторг своей деликатностью.

И поныне над Парижем лунными ночами можно увидеть загадочное небесное явление: черно-ораньжевый с золотом двуспальный гроб, покрытый американским флагом, летит по воздуху на крыльях любви, а в гробу возлежат два легендарных героя Франции со следами морального разложения на лицах, выкрикивающие странные заклинания. Первый, огненно-рыжий и прекрасный, как восходящее солнце, трепетно восклицает:

А второй, златокудрый и ясноглазый, страстно взвывает:

И потрясает концом Великой Французской Революции.

P.S. По прошествии некоторого времени мы все-таки благодарим стечение обстоятельств, которое спровоцировало этот неожиданный припадок катарсиса. Теперь, сидя на крыше дома Анжелюса в городе партизанской славы Брянске, мы пришли к выводу (ослепляющему своей оригинальностью), что все, что ни делается, все к лучшему. Во-первых, на этой игре мы познакомились (правда-правда! Именно в четверг на полигоне, хотя в это верится с трудом), во-вторых, мы узнали много нового о жизни, смерти и законах, правящих этим миром, а в-третьих, это просто была отличная игра!