(Историко-литературная справка)

Поскольку у истории с ожерельем было несколько разных версий, я приведу тот вариант, который в конце концов послужил основанием для моей трактовки роли.

Действующие лица:

В 1756 году мир обогатился Жанной де Сен-Реми, появившейся на свет в городке Бар-сюр-Об. Помимо броской внешности и предприимчивого характера, примечательной в ней была родословная: она происходила от Генриха II Валуа по линии бастарда. Такая кровь неизбежно должна была ударить в голову и породить жажду богатства, соответствующего знатности. Однако в начале жизни удача ей не сопутствовала: рано потеряв разорившегося отца, по настоянию матери она была вынуждена с именем Валуа на устах просить милостыню на улицах Парижа. Если бы не участие маркизы де Буленвилье, Жанну ждала бы обычная судьба бездомной нищенки. Но маркиза неожиданно поверила в знатность девочки, отмыла, отчистила ее – так чисто!, отдала в пансион для благородных (очень!) девиц… И все было бы хорошо, если бы помимо доброго сердца у маркизы не было мужа, охочего до юных прелестей. Уразумев, что дом терпимости, коего она счастливо избежала в детстве, поджидает ее у выхода из пансиона, Жанна звездной августовской ночью перелезла через ограду и постаралась оставить между собой и маркизом де Буленвилье как можно больше провинциальных земель.

Путешествуя то в дилижансе, то на плоту, то на крышах товарных вагонов, урожденная Валуа наконец добралась до родного городка – и до квартировавшей в тех краях роты жандармов- бургиньонцев. Особенно приглянулся ей 26-летний Николя, называвшийся графом де Ламотт (кажется, никаких других оснований для этого титула, кроме страстного желания быть дворянином, у него не было). Мезальянс, конечно, для особы королевского рода, но в сложившейся ситуации Жанне кушаньями перебирать не приходилось. Брак был инициирован и увенчался двумя сыновьями, которые вскоре умерли, а супруги отправились покорять Париж: “граф” де Ламотт тоже был не дурак пожить в роскоши.

Основательно влезши в долги, Ламоттам удалось пробраться в Версаль и даже выскрести Жанне, как бедствующей представительнице знатного рода, небольшой пансион. Вот как полезно бывает сымитировать голодный обморок у нужных ног. Однако полученных денег было недостаточно, чтобы обеспечить последней из Валуа достойное такой фамилии существование. Устав ждать милостей от природы и властей предержащих, супруги пустились во все тяжкие. И наконец судьба сжалилась и послала им большой кусище сыра.

Вернее, сначала она отрядила жирную ворону: кардинала Людовика де Рогана, известного развратника и мота. Как и всякий праздный человек, он был весьма доверчив, что играло на руку двум его “друзьям”: Жанне де Ламотт (которая, возможно, стала ему больше, чем другом) и графу Калиостро, знаменитому чудотворцу. Оба наперебой тянули из кардинала деньги, чего тот благородно не замечал, получая благоприятные пророчества - от одного, и роскошь человеческого общения - от другой. Но вскоре Жанна вышла на первый план, оттеснив волшебника бойким плечиком.

Дело в том, что помимо сомнительных знакомств у кардинала была мечта: стать при Марии-Антуанетте тем, кем Мазарини был для Анны Австрийской. Ну или хотя бы просто первым министром. Беда заключалась в том, что в бытность послом в Австрии кардинал ухитрился наступить на любимую мозоль матери королевы Франции, императрице Марии-Терезии, после каковой встречи министров на яхте дальнейшее сближение было невозможно. Мать и дочь согласно ненавидели его высокопреосвященство, и ему оставалось только кусать себе локти за то, что не смог в свое время предугадать брак Марии-Антуанетты и Людовика XVI. Или - задобрить королеву каким бы то ни было способом.

Например, подарив ей бриллиантовое ожерелье. Одно подходящее как раз маячило на горизонте: из 629 великолепных камней, стоимостью в миллион и шестьсот тысяч ливров. Оно было изготовлено несколько лет назад ювелирами Бомером и Боссанжем для фаворитки Людовика XV, мадам Дюбарри. Смерть короля от черной оспы помешала Дюбарри стать владелицей ожерелья, и теперь ювелиры безуспешно попытались сбыть его кому-нибудь, в том числе Марии-Антуанетте. Но дело не выгорело: по одной версии, королеве не понравилось ожерелье (или не захотелось довольствоваться обносками любовницы тестя), по другой – просто не было денег (все-таки Мадам Дефицит).

В одну из встреч с кардиналом Жанна вскользь упомянула, что Мария-Антуанетта спит и видит себя владелицей ожерелья, а кардинала – своим кредитором, поверенным и поручителем. Но – тсс! Де Роган должен обещать сохранить все в строжайшей тайне от короля – неровен час, его величество прознает, и вместо ожерелья королеве придется украшать себя каким-нибудь новым военным кораблем, купленным за эти деньги. Разумеется, став доверенным лицом королевы в столь деликатном деле, можно быть уверенным, что проснешься министром!

Подобная историйка прошла “на ура” благодаря умелому промоушену, в результате которого весь свет считал Жанну близкой подругой и наперсницей королевы. А кардинала в этом дополнительно убеждали многочисленные поддельные письма Марии-Антуанетты “дорогой Жанне”, а затем и самому де Рогану - г-н Вильетт был мастер на все руки! А уж когда драгоценная графиня де Ламотт сумела организовать тайное свидание кардинала и ее величества (роль королевы сыграла модисточка Николь Легэ, имевшая некоторое сходство с Марией-Антуанеттой), монсеньору ничего не оставалось, как благодарно есть у Жанны с рук.

Итак, были составлены подложные расписки для ювелиров и де Рогана: будучи сам в долгах, как в шелках, кардинал не смог просто так выбросить на ветер кругленькую сумму задатка. Но Рето де Вильетт потрудился на славу. Расписки не вызвали подозрений, хотя на каждой из них стояла подпись: Мария-Антуанетта Французская – титул, которого королева никогда не носила. Мошенники получили сладкий кус, дальнейшая судьба которого неизвестна. Скорее всего, ожерелье было разобрано полностью или частично, поскольку отдельные бриллианты потом неоднократно всплывали то тут, то там. А Жанна наконец обрела долгожданное богатство и некоторое время тешила свой породистый вкус дорогими нарядами, экипажами с гербом Валуа, особняками и прочими нехорошими излишествами.

Но, будучи по природе существом легкомысленным и недальновидным, графиня де Ламотт даже не пыталась скрыть следы аферы. Конечно, если бы ювелиры обратились за очередным платежом к де Рогану, он мог бы покрыть дефицит из опасения огласки. Но господа Бомер и Боссанж призвали к ответу королеву, которая никаких бриллиантов знать не знала и ведать не ведала. И уж тем более не состояла в доверительных отношениях с кардиналом, которого привечала приблизительно с такой же охотой, как бубонную чуму. Мария-Антуанетта настоятельно потребовала у короля разобраться в этой истории, бросающей тень на ее честь и достоинство, и жестоко покарать виновных.

Итак, авось возложенных на него надежд не оправдал, и веревочка моментально свилась в тугую петлю. Избежать ее удалось только графу де Ламотту, который вовремя сбежал в Англию, в то время экстрадиции не признававшую. Все остальные рано или поздно угодили в Бастилию: Жанна, де Роган, Рето де Вильетт, Николь де Легэ и даже граф Калиостро, попавшийся под горячую руку.

Далее были долгие месяцы судебного процесса, во время которого людская молва всяко жевала и переваривала каждого из участников, а заодно и доброе имя королевы. Будучи формально не при чем, Мария-Антуанетта на своей шкуре узнала, что значит: “ложки нашли, а неприятный осадок остался”. Некоторые авторитеты даже считают, что история с ожерельем окончательно дискредитировала монархию и стала одним из поводов к революции.

А Жанна… Ну что ж, сколь ни блистательно она изворачивалась и запутывала следствие, ее роль в организации мошенничества стала очевидной. Она была публично наказана плетьми, заклеймена буквой “V” (воровка) и осуждена на пожизненное заточение в тюрьму Сальпетриер. По одной из версий, она так яростно сопротивлялась во время публичной казни (“Вы не смеете поступать так с той, в чьих жилах течет королевская кровь Валуа!”), что палачи в борьбе сорвали с нее одежду, а смазавшийся оттиск клейма пришлось дополнить вторым, на спине. Мучения молодой красивой женщины вызвали сочувствие всего Парижа: благодаря ее актерскому мастерству многие верили, что она стала жертвой политических интриг и попросту служит прикрытием козней Мадам Дефицит. Стало модным среди знатных и не слишком дам (и кавалеров) навещать ее в заключении. В результате де Ламотт бежала. Она обнаружилась через несколько месяцев в Англии, где принялась неустанно писать обличающие королеву мемуары – она и сама поверила в то, что Мария-Антуанетта была главной виновницей ее злоключений. Может, и так: разве трудно было простить ей одно ма-а-аленькое ожерелье за полтора миллиона ливров? Правда, загубленная репутация королевы стоила подороже.

В августе 1791 года Жанна погибла, выбросившись или выпав из окна, когда в ее дверь постучали люди, которых она приняла за полицейских агентов. Но, возможно, смерть тогда постигла не знаменитую авантюристку, а какую-то другую женщину. Есть свидетельства, что в России долгое время жила некая графиня де Гаше, которая, возможно, и была Жанной, инсценировавшей собственную гибель. В таком случае графиня де Ламотт прожила еще долгие годы, и лично я надеюсь поискать надгробный камень с ее именем в окрестностях Старого Крыма.

Остальные персонажи истории с ожерельем отделались легким испугом: де Роган, Николь Легэ и Калиостро были полностью оправданы, Рето де Вильетт выслан из страны, Николя де Ламотт попросту не пойман. Правда, де Рогану уже никогда не было суждено стать министром и хоть сколько-нибудь уважаемым человеком, а королеву ждал эшафот.

Тема этого грандиозного скандала, случившегося в славном городе Париже в 1786 году, впоследствии часто вдохновляла историков, литераторов, кинематографистов… наконец настал черед ролевых игр.

(заявка)

Пожалуй, следует предварить отчет искренней благодарностью Хельге-эн-Кенти за то, что ей пришла в голову мысль подарить мне роль Жанны де Валуа, графини де Ламотт. Игра стала для меня одной из самых лучших, и мне становится страшно от сознания, что я могла бы упустить сей великолепный шанс.

Процесс переговоров, к моему стыду, выглядел приблизительно так:

Хельга: А не хотите ли поехать к нам на игру по Французской революции?

Гриз: Ну-у… ты понимаешь, игра наверняка будет хорошая…

Хельга: И?

Гриз:… и масса замечательных игроков ожидается…

Хельга: И?

Гриз:… но уж очень я не люблю эту тему…

Хельга: И?

Гриз:… к тому же игр в этом году уже было много…

Хельга: А как насчет яркой, интересной и довольно знаменитой роли?

Гриз: ДА-А-А-А!!!!!!!!

На самом деле, Жанне де Ламотт я с самого детства симпатизировала – надеюсь, это меня извиняет.

Итак, книга и материалы, собранные мастерами и мной, перечитаны, фильм “История с ожерельем” посмотрен, костюмы в спешном порядке дошиты, дорога преодолена и полигон найден (близко от Москвы, удобная и короткая дорога от станции, маркера на каждом шагу – организация выше всяких похвал!). К сожалению, необходимость закончить костюмы сильно задержала нас. В итоге, на парад мы успели в самый распоследний момент, и отчаянно пытались среди великолепных исторических персонажей делать вид, что джинсы и рюкзаки – это как раз то, что тигры, сиречь революционная мода, любят больше всего.

Парад парадом, а лагерь надо разбить. Углубившись в заросли (нас специально поставили в…далеке, дабы нельзя было с кондачка найти. Расчет был верный: таки никто и не нашел :), мы занялись обустройством хижины барона де Батца (Киры), ярого защитника монархии, под гостеприимным кровом которой ютились гражданин Шамфор (Мифранор), ярый певец революции, и некая таинственная гражданка (я), ярая поклонница самой себя, а также красивых украшений. К слову сказать, одно красивое украшение тоже обитало в этих стенах. Но кто же знал?

Часть первая. На мосточке утром рано повстречались два барана.

Пятница.

В общем-то, вторая половина пятницы была равномерно заполнена хозяйственными делами и пикировкой барона де Батца и графини де Ламотт. Первый, собирая хворост и рубя дрова, пытался вывести сцапанную за пределами Франции таинственную гражданку на чистую воду. Вторая, пришивая ему пуговицы на жилет, активно старалась выяснить, на кой ляд сдалась этому доставучему господину, при этом ни на что не ведясь и никуда не выводясь. Г-н Шамфор, в перерывах между хождениями за водой, тихо млел, подслушивая через каминную трубу (к слову сказать, первое, что мне заявил Мифранор, когда узнал, что я Кире по игре вовсе даже не жена, а пленница: “А можно, я тебя спасать не буду?” “Можно”, - сказала я. – “Коли совести нету”).

Краткое пояснение: чего хотели и о чем думали персонажи. Г-жа де Ламотт была твердо уверена, что попала, как кур в ощип. Ее мирное путешествие из Петербурга в Лондон было прервано, судя по всему, где-то в Чехии, когда ее дилижанс окружили какие-то люди в полумасках-полусказках, не говоря ни слова, переместили графиню в закрытую карету системы “дорожная тюрьма” и умчали в голубую даль. Когда сквозь щелку в дверце даль обрела очертания Франции, с беглянкой случилась истерика: на родине ее ждала в лучшем случае не так давно покинутая тюрьма Сальпетриер, в худшем – что там полагалось за самовольное оставление мест лишения свободы (“три года у тебя было, пять за побег, да еще за детский сад – вот сам и считай”). Если учесть, что на г-же Ламотт уже в буквальном смысле клейма некуда было ставить, основания побеспокоиться у нее были.

В то же время барон де Батц о душевных переживаниях пленницы и не догадывался. Г-жа Ламотт была нужна ему всего лишь в качестве свидетеля для опознания попавшего в его руки бриллиантового ожерелья, весьма похожего на то, что шесть лет назад приобрело скандальную известность. Ожерелье должно было послужить спасению королевы, которая сильно нуждалась в деньгах. Подтвердив или опровергнув подлинность украшения, графиня получила бы благодарность и пятак на водку, с позволением катиться, куды хотишь. Нет, неужели наивный барон думал, что я способна выпустить такую красоту из рук?

Даже позорное наказание меркло перед муками г-жи де Ламотт, когда она узнала, что колье исчезло! Вернемся немного назад во времени. После того, как ожерелье оказалось в руках мошенников, они отпилили и продали подвески, но центральная часть осталась неизменной. К слову сказать, господам ювелирам Бомеру и Боссанжу сильно изменил вкус во время создания этого шедевра: без подвесок ожерелье достигло пределов совершенства. И вот поганец Вильетт, который был изгнан из страны и должен был вывезти остатки колье в Лондон, пропал вместе с, простите мой французский, общаком!

Что толку, в том, что господин де Батц был обладателем поддельного ожерелья? Оно было слишком похоже на настоящее, чтобы графиня нашла в себе силы расстаться с ним.

Но пока она даже не подозревала, что за прелесть ее тюремщик носит в кармашке. Он жаждал узнать правду о ней, и всеми силами графиня старалась ему в этом воспрепятствовать. Ее несколько удивляло, что барон и не пытается взглянуть на ее плечико – тогда все вопросы были бы излишни. Правда, думается мне, даже припертой к стенке столь железным аргументом графине достало бы наглости все отрицать: в конце концов, мало ли кого клеймили в то время! На досуге мошенница прилежно изучила уголовный кодекс Франции и уяснила для себя, что косвенных доказательств недостаточно для обвинения.

Однако все было просто: барон оказался человеком благородным, и даже ради интересов следствия (кажется, пора избавляться от профессионального жаргона!) не посмел бы посягнуть на честь женщины. Если бы Жанна узнала об этом, боюсь, с ней случилась бы от смеха истерика.

И все же обостренное благородство барона не ускользнуло от внимания г-жи де Ламотт. Избрав верную тактику, она явила чудеса порядочности и невинности. История ее жизни была историей нелегкого пути бедной, но честной девушки. Уроженка Шампани, последний листок на ветви древнего обедневшего дворянского рода, она лишилась в юном возрасте отца и осталась на попечении деспотичной и легкомысленной матери, которая в скором времени бросила дочь на произвол судьбы и переехала со вторым мужем на ПМЖ в Новый свет. Жанна логично рассудила, что могила и Америка – наилучшие пристанища для ее мнимых близких родственников, ибо оттуда сложно получить опровержение ее словам. Но бедная девушка по имени Анж (Ангел, знаете ли, иначе говоря - Мари-Анж де Гаше) была из породы оптимистичных лягушек. Она активно, и самое главное – совершенно законно, принялась сбивать масло из того прокисшего молока, что щедро плеснула ей судьба. Вместо того, чтобы окончить дни под забором, она воспользовалась оказией и уехала в далекую Россию. Там ее пытливый ум, добрый нрав и высокоморальное поведение позволили ей стать незаменимой компаньонкой графини Палинской и быстренько сколотить себе маленький, но бойкий капитал.

Все это Жанна со свойственной ей буйной фантазией сочиняла на ходу, не забывая смотреть на барона наивными, бесхитростными глазками сиротки Марыси.

Разумеется, барон был сражен. Отирая скупую мужскую слезу, предательски готовую упасть на округлое колено юной барышни, он вполголоса проклинал день, когда осмелился поверить в то, что это невинное дитя может носить на своем прелестном теле клеймо, а в очаровательной головке – всю мерзость мира. Как она очаровательно краснела, бледнела и просила позволения удалиться в свою комнату на каждый вопрос о том, не была ли она замужем, и на какие средства могла существовать молодая девушка, не привыкшая к работе! Как мягко и деликатно она упрекала своего похитителя за причиненные ей неудобства! Как…

Но как бы то ни было, а сомнения у барона оставались. Вечером пятницы он попросил графиню одеть маску и повел ее на променад по Парижу в надежде, что его пленница как-то выдаст себя или сообщников.

Париж графиню испугал. Толпы неряшливо одетых граждан, пьющих и дерущихся прямо на центральных улицах, возмутительные листовки на дверях трактиров, непонятные возгласы “революсьон”, “ситуайен” и самое мерзкое – “гражданин, куда прете, ты, свиное рыло?” - все это казалось ей невсамделишным и омерзительным. Конечно, в изгнании она слышала о грандиозных переменах, поразивших ее, с позволения сказать, “патри”, но одно дело – читать в газетах, и совсем другое – когда дышащее перегаром человекообразное вываливается на тебя из-за угла и едва не роняет в канавную грязь. Уцепившись за локоть барона де Батца, Жанна мелко семенила следом и боялась поднять глаза.

Правда, однажды, когда барон с какими-то таинственными целями остановился у дверей сомнительной репутации дома, хозяйкой которого была гражданка Амарант, графиня все же осмелилась совершить дерзкий поступок. Некий господин – гражданином его назвать было никак нельзя - весьма благородного и отважного вида сообщил, что в этом салоне сейчас находится маркиз де Сад.

Про подвиги маркиза де Сада вся Франция знала ровно в три раза больше, чем он сам, и репутация у него была соответствующая. Услышав об этом, Жанна на минутку прервала свою стрельбу глазами в адрес незнакомца, и томным голосом поведала миру, что в ее нынешнем положении она предпочла бы общество самого последнего развратника Парижа, нежели то, в котором она волею судьбы и помимо собственной воли вынуждена сейчас находиться.

Увы, страстный призыв в гвалте общей беседы не был принят во внимание, зато барон де Батц насторожился и всю обратную дорогу допытывался у графини, откуда ей знаком маркиз де Сад и чем ей не угодило актуальное общество. Графиня кое-как отбрехалась, но попытки найти рыцаря-освободителя на время прекратила. На сем вечер и закончился. В активе у г-жи Ламотт был наполовину прирученный, но еще не сдающийся барон де Батц, в пассиве – совершенно чуждое ей современное французское общество.

Сны Жанне снились тревожные.

Суббота: 10.00 – 15.00

С утра были выборы парижского мэра. Собственно, они должны были быть вчера, но тогда электорат находился в состоянии полного равнодушия к избирательным делам. Зато в субботу предвыборная кампания расцвела буйным цветом. Вялый белый пиар в пользу Дантона и активный белый и черный пиар в пользу де Сада (черный был особенно хорош!) чрезвычайно развлекали парижскую общественность.

Дом де Батца также не остался в стороне. Спозаранку прибежал Шамфор с ворохом свежих газет, чрезвычайно польщенный тем, что в одной из них было напечатано его старое высказывание по поводу Конституции. Было решено выборы парижского мэра своим присутствием почтить, но сначала г-да де Батц и Шамфор отправились на разведку.

Оставленная в лавке Жанна времени даром не теряла и подвязками не щелкала. Обнаружив личный сейф де Батца, она тут же запустила хищные лапы в его бумаги. Увы – хитроумный барон все свое носил с собой, поэтому добычей графини стал только компромат на всех видных граждан Парижа. Намотав на ус нужную информацию и спрятав свои собственные документы (паспорт, выписки из церковных книг о рождении и браке Жанны де Валуа де Ламотт) в подпоротую подкладку рукава, а также приведя в порядок документы поддельные, на имя де Гаше, Жанна в относительном спокойствии дождалась прихода разведчиков.

Тут, собственно, барон в рекордные сроки был соблазнен, и подозревать графиню в чем-то предосудительном стало просто неэтично. А барон де Батц оказался в затруднительном положении: после получения долгожданного письма (от королевы), он должен был организовать очную ставку между ее величеством и г-жой Ламотт. Но что он мог теперь предъявить Марии-Антуанетте, когда любезная его сердцу малютка Анж никоим образом не могла быть узнана королевой? Влюбленный барон тайн от предмета чувств не имел, поэтому рассказал Жанне о своем затруднении. Однако при этом он имел на плечах не котелок с кашей, а голову, и “забыл” назвать ей имена, события и предметы. А именно это Жанне и нужно было более всего. Но, увы – сколь ни ластилась, ни хитрила сквернавка, а в поединке между долгом и симпатией де Батца ристалище осталось за долгом. Письмо ей показано не было, и графине пришлось довольствоваться только своим оправданием. Правда, барон упрашивал ее все же пойти на встречу с неким лицом, дабы поддержать его реноме. Жанна не отказывала и не соглашалась, потому что еще не решила, что ей выгоднее.

Тем временем отгремели предвыборные дебаты, прошли выборы... Кстати, секрет Полишинеля: второй голос за де Сада подал барон де Батц – исключительно из симпатии к человеку своего сословия. А Жанна подружилась с принцессой Елизаветой и встретилась в кофейне с королевой, но поскольку была в маске – та ее не узнала. Лицезрение бедственного положения старого врага резко подняло настроение г-жи Ламотт, и в самых радужных чувствах она предложила барону совершить прогулку по уютным парижским улицам.

Суббота: 15:00 – 17:00

Прогулка была на редкость приятной до тех пор, пока барону не пришло в голову заговорить с Жанной о бесконечных преследованиях, которым подвергается королева. Согласитесь, трудно было выбрать более неудачную тему для беседы с г-жой Ламотт. В ярости позабыв о необходимости таиться, графиня разразилась гневными филиппиками в адрес Австриячки, сначала намеками, потом открытым текстом, глотая слезы и сопли, выложила всю историю своих гонений и несчастной юности, когда никто ничего ей не давал (см. Предисловие). Догадавшись обо всем, но не в силах преодолеть сочувствие к некогда любимой и так явно страдающей женщине, барон де Батц заключил Жанну в объятия… и тут же получил удар в спину своим собственным кинжалом.

Обозрев дело своих рук, Жанна почувствовала, что гнев ее остыл, а паника возрастает. С тяжело раненым де Батцем на руках, потерявшая единственное пристанище, преследуемая людьми и Богом… Жанна собрала волю в кулак и принялась расхлебывать свежезаваренную кашу.

Прежде всего, нужно было найти лекаря. Понимая, какой опасностью грозит ей выздоровление ее жертвы, г-жа де Ламотт все же ни на секунду не думала о том, чтобы раз и навсегда избавиться от риска. Недалекая, жадная, истеричная авантюристка не была рождена убийцей: нанеся удар в порыве гнева, она не в силах была хладнокровно добить. К тому же, по свидетельствам очевидцев, Жанна никогда не могла думать вперед дальше, чем на один шаг. Конечно, барон мог донести на нее, а то и сам свершить правосудие. Но это когда еще будет, а сейчас взять ножик и начать резать человека? Увольте!

И Жанна отправилась в ближайший дом за помощью. По дороге г-жу Ламотт посетила здравая мысль сменить одежду, в которой ее могли узнать. Она поспешно сняла верхнюю юбку, жакет и бант, спрятала в них кинжал, засунула сверток за водосточную трубу в ближайшем переулке и смело постучалась в дверь маркиза де Сада.

Маркиз был галантен, великодушен и не задавал лишних вопросов. Он тут же отрядил двух слуг на помощь раненому дворянину, которого увидела на дороге служанка мадам де Жанлис (единственное постороннее имя, которое я смогла вспомнить). Правда, слуги де Сада и примкнувший к ним Ля Булль, вышибала из кофейни, оказались более недоверчивыми: узнав, что сердобольная девушка не может сопровождать их к месту события, они тут же начали активно трусить и подозревать подвох и засаду. Наконец совместными усилиями маркиза и Жанны их удалось выпихнуть в нужном направлении.

Милая служаночка Мари тут же испарилась, а Жанна отправилась ховаться по кустам… то бишь улицам, потому что боялась столкнуться с кортежем раненого де Батца. В процессе столкнулась с Шамфором. О ранении барона депутат и первый библиотекарь всея Парижа еще не знал, поэтому просто окинул взглядом мой весьма вольный костюм и заявил в сторону: “Нравы в Париж становятся все более свободными”. Пискнув что-то невразумительное, г-жа де Ламотт поспешила скрыться. А поскольку скрываться теперь предстояло постоянно, было решено искать приюта у графа Калиостро – благо, ходили слухи, что он недавно приехал в Париж.

Так, в поисках Калиостро Жанна случайно зашла в дом мадам Тальма. Первое, что она увидела, была сама мадам и ее великолепная галерея искусств. Второе: прелестная г-жа де Лафайет, жена генерала Национальной гвардии. Третье: бриллиантовое ожерелье на белоснежной шее мадам де Лафайет.

Любите ли вы бриллиантовые ожерелья так, как люблю их я? Потерянное и вновь обретенное, манящее, сверкающее – но зачем здесь эта живая помеха? Она улыбается, что-то говорит мелодичным голоском… Мадам Тальма и мадам Лафайет наверняка были сильно удивлены, когда после пятиминутного подробного рассказа милой графине де Гаше о том, где она может найти графа Калиостро, она в ответ окинула их совершенно невменяемым взглядом и сказала: “Да… так где я могу его найти?”.

Но даже у Жанны хватило сообразительности не пытаться прямо здесь и сейчас сорвать “свое” сокровище с чужой шеи. Однако она не удержалась и позволила себе задать несколько вопросов об ожерелье: как оно попало к жене генерала Лафайета, и главное – кому оно сейчас принадлежит. Мадам де Лафайет, видя благодарную и явно что-то знающую слушательницу, честно рассказала, как встретила на улице умирающего человека, протянувшего ей ожерелье и прохрипевшего перед смертью: “Отдайте его…”. Так вот что сталось с Вильеттом! Что ж, кому-то было бы приятно знать, что он вовсе не пытался зажилить ожерелье и хотя бы умер честным человеком. Но, по мнению Жанны, смерть Рето не могла служить оправданием невыполнения ее поручения. Он умер – тем хуже для него, но зачем же было терять бриллианты! Вот теперь придется как-то их снова добывать. Шумно вздохнув, г-жа Ламотт решила пока расстаться с ожерельем (хотя больше всего ей хотелось оторвать г-же Лафайет голову и прихватить с собой), и продолжить поиски Калиостро. Сообщник теперь был нужен, как никогда.

Покинув гостеприимный дом мадам Тальма, Жанна огородами пробралась к месту происшествия, дабы убедиться, что все идет, как задумывалось.

Ее ждали сразу две неприятные новости.

Во-первых, исчезло платье. Спасти удалось только маску, которую я сначала забыла снять и потому бросила под другим кустом. Помянув недобрым словом воришек-слуг и искренне надеясь, что моими тряпками не соблазнился кто-то из бродивших по полигону посторонних граждан, г-жа Ламотт пошла дальше.

Во-вторых, барон де Батц как лежал, так и лежит. Помянув всеми известными словами лентяев-слуг и заодно того, кто дал тяжелораненому всего 20 минут жизни, Жанна в панике бросилась искать, кого бы еще послать. В смысле, к де Батцу.

Навстречу шла стайка благородных дам и гражданок. Дубль два: раненый дворянин, о ужас, столько крови, где же лекарь… Лекаря среди дам не было, сочувствия к раненому тоже. Вот вам и идеи гуманизма. Правда, Жанну надоумили сбегать в посольство, вроде бы там был врач (не Гильотен ли?).

Благодарение Богу, случайно взглянув в сторону барона, г-жа де Ламотт обнаружила клубящуюся над ним толпу доброхотов. Кто-то его таки нашел. Поскольку опасный перешеек между кофейней и остальной частью полигона был уже пройден, Жанна приняла решение навестить отель де Батца, пользуясь его отсутствием, дабы сменить наряд (ибо с полосатым платьем я уже распростилась) и забрать акваланг, оружие и документы. Каковое решение и было вскорости с блеском осуществлено, и гражданка Луиза Дамьен продолжила поиски Калиостро.

Все хорошее рано или поздно заканчивается, в том числе и поиски Калиостро. Жанна, вконец сбив все ноги, устроилась в Тюильри под покровительством принцессы Елизаветы, ее воспитательницы и фрейлины, где наконец поймала “на живца” проходившего мимо графа. И то ли он и правда был поддельный, то ли тысячелетний возраст сделал его снисходительным к людским слабостям, но он и не подумал припомнить Жанне ее неблаговидное поведение на имевшем место шесть лет назад судебном процессе (а Жанна тогда валила всех и вся в попытках обелить свою персону, и Калиостро исключением не был). Напротив, великодушный граф предоставил г-же Ламотт убежище в своей благотворительной больнице и, более того, дал дельный совет. Жанна скрыла лицо под маской и впредь говорила всем, что она – первая пациентка графа, который проводит курс омоложения и коррекции физиономии (“Я буду второй Еленой Прекрасной, мадемуазель!”), каковой процесс должен быть сокрыт от глаз непосвященных.

Так Жанна получила убежище, сообщника, грамотную отмазку – и передышку.

И сразу заскучала.

Резюме сей главы: раззява! Ну что стоило обыскать де Батца, раз уж все равно полудохлый валяется? А ведь он был набит сокровищами, как лампа Алладина! Шут с ним, с поддельным ожерельем: у него все еще с собой было письмо от королевы, прочитать которое я так безуспешно пыталась! Ух, что бы можно было наделать с этим письмом! Да хоть бы к Эгалите пойти, ему Австриячка как кость в горле, а измена королевы лезет там изо всех щелей. Дополнительные доказательства связи с заграницей и контрреволюционных шашней тоже рисовалась легко, благо в посольском корпусе “энтих атташе по сту шту на этаже”. Можно было бы такой революционный трибунал устроить! Потом с Филиппом изобразили бы двух пауков в банке – тоже развлечение…

Ну да сама себя раба бьет, коль нечисто жнет.

Суббота: 17:00 – 22:00

Ожерелье! Сверкающие белые нити, отягощенные глубоким блеском и округлостью редчайших топазов! Целое состояние – и бесконечная, сказочная красота.

И все это – в руках женщины, которая настолько неспособна ценить это сокровище, что готова отдать его первому, кто заявит на него права. Что ж, пора мне стать этой первой – решила Жанна де Ламотт, ощущая покалывание шилом в мягкую часть тела.

Надо заметить, что к тому времени я уже получила у де Сада свое полосатое одеяние (вволю насладившись переполохом в мертвятнике: одежда есть, кинжал есть… а где тело? Когда все выяснилось, мастер по миру мертвых, уважительно на меня косясь, попросил впредь сообщать обо всех трупах, которые я запланирую). Признаться, сначала я хотела оставить платье, где лежало: такая улика! Но потом оказалось, что кроме меня костюмчик никому не нужон. Тогда я сама стала ходячей уликой.

Прошу прощения, что так часто обращаюсь к вопросу одежды, но что поделать, если мое полосатое платье неожиданно стало жить самостоятельной жизнью и причинять неприятности?

Итак, облачившись в парадный костюм, нацепив маску и загадочность на те черты лица, которые из-под нее виднелись, я вновь отправилась на поиски – на сей раз мадам де Лафайет. Разумеется, в первую голову топографический кретинизм занес меня к мадам Тальма: я искренне запамятовала, что владелица ожерелья была там всего лишь гостьей. Зато я получила возможность насладиться репетицией спектакля “Томас-Рифмач” и галереей искусств. К слову сказать - великолепная подборка открыток! Я обнаружила столько пробелов в своем искусствоведческом образовании… до сих пор жалею, что не удалось потратить на ознакомление денек-другой.

А мадам де Лафайет обнаружилась в салоне у гадательницы и повелительницы снов г-жи Ленорман. Заглотив приманку в виде фразы “Я желаю побеседовать с вами на темы, любезные сердцу каждой женщины: о красоте, об украшениях, о мужчинах…”, г-жа генеральша поспешила за таинственной посетительницей.

Жадно глядя на ожерелье, Жанна напускала одну волну тумана на другой, мысленно краснея от неуклюжести вранья (заржавела сноровка-то). Очередной раз крайним оказался Калиостро: дескать, как пострадавшему от козней старого режима Народное собрание (или как бишь его), присудило искомое ожерелье ему. Благо других желающих не было: королеве не до того, Рогану тем более, ювелиры с перепугу сделали ноги, ибо в такой ситуации не до жиру – быть бы живу… Но вот незадача: посланец ожерелье расплескал и не донес, а граф Калиостро пла-а-ачет… Замнем для ясности, зачем ему женское украшение. Г-жа де Лафайет сие вроде проглотила, не поморщившись, но поскольку идиоткой она явно не была – потребовала документы.

Стало быть, на шару мошенничество не удалось. Как потом выяснилось, прикройся я другим именем, а не знаменитым надувалой Калиостро, ожерелье можно было бы получить без шуму, без пыли – добрая г-жа де Лафайет действительно всем сердцем стремилась избавиться от ожерелья. Жанна искренне считала, что у бедняжки плохо со зрением, ибо с головой все было, к сожалению, в порядке.

Но настоящего ежа какими-то документами не напугаешь. Придется подключить Калиостро, пообещав ему оказать какие-нибудь из многочисленных услуг, на которые способна Жанна, состряпать очередной подлог… Тем временем мадам де Лафайет собралась удалиться, чтобы поискать своего мужа, а г-жа де Ламотт совершенно запамятовала, зачем спрятала кинжал в декольте, и вовсю прокручивала в уме разные схемы нового мошенничества.

И тут г-жа де Лафайет вернулась и пожелала, чтобы Жанна сопроводила ее до кофейни. А с глаз нашей негодяйки словно спала пелена.

Господь хранит безумцев. На тропинке не было ни единого человека ровно две минуты. Их хватило, чтобы приставить нож к горлу бедной мадам де Лафайет с шипением: “А теперь, сударыня, дайте сюда ожерелье”. Мадам сохранила выдающееся хладнокровие, лишь кротко заметив: “Я чувствовала, что этим закончится”. После чего приложила все усилия, чтобы тропинка украсилась хладным трупом: жена начальника парижской полиции (жандармерии?) стала красочно рассказывать, кто у нее муж и что мне будет за грабеж с применением оружия. Жанна знала уголовное законодательство и в особенности уголовный процесс гораздо лучше, но – бедняжка! – снова не смогла убить. Будем считать, что ожерелье слишком манило своим переливчатым сиянием, чтобы можно было потратить хоть секунду на убийство и расчленение трупа.

И грабительница с ограбленной разошлись, как в море корабли. Но не успела Жанна сделать и полсотни шагов по дороге, как навстречу показались несколько человек (в т.ч., насколько помню, Джонс). Какие муки я испытала, пытаясь запихнуть дрожащими руками здоровенный нож за корсет! Со стороны это наверняка выглядело, как будто я пыталась зарезаться. В результате пришлось спрятать нож в рукаве. Страху я натерпелась – не дай Бог никому!

Хлопотное это дело, преступление – и неблагодарное. Так меня никто и не ловил :(

А первой, кому я похвасталась ожерельем, была Хельга, которую я встретила у Тюильри. На вопрос, как у меня дела, я помахала у нее перед носом добычей, причем на морде у меня, по-видимому, отражался весь спектр оттенков человеческой радости. Хельга в свою очередь подтвердила подлинность ожерелья (а еще я по жизни узнала, что есть и второе. И наконец-то догадалась, ЧТО было у де Батца. Главное - вовремя).

Потом Жанна с сожалением поместила бриллианты в тайник (под корни дерева в благотворительной больнице Калиостро. Вернее, прятать туда великолепное колье работы Бланфии я побоялась, поэтому просто положила бумажку с лаконичной надписью: “Здесь лежит ожерелье королевы”). У этого финта ушами были свои плюсы и минусы: у меня не могли его отнять, но я не могла им по игре любоваться. Вот и приходилось мне по нескольку раз на дню подкрадываться к тайнику и тискать оттуда свое сокровище, чтобы пощупать и насладиться блеском. Заодно я увеличивала шансы, что меня схапают, но тщетно.

И снова мне пришлось переодеваться. На этот раз я просто вывернула жакет наизнанку (вещь с подкладкой – это две вещи!), избавилась наконец от корсета и напрочь сняла маску. Последнее имело смысл с учетом того, что в течение двух дней меня видели исключительно в маске, стало быть, сняв ее, я приобретала желанное инкогнито. Да и морда лица уже не выдерживала… Лирическое отступление и немного рекламы: то ли дело кожаные маски Айони! На Сильме мы с Кирой четыре дня в них прожили, не снимая, и никаких неудобств, окромя пользы: комары не прокусывали, дождь не мочил, да еще с эльфами родимчик приключался через одного.

В таком виде я отправилась на заседание женского клуба у мадам Тальма – в место, где меня стали бы искать в последнюю очередь. Правда, у меня был шанс столкнуться там с г-жой де Лафайет, но, во-первых, она не произвела на меня впечатления женщины, слишком озабоченной проблемами равноправия, во-вторых – где наша не пропадала, а в третьих – как показала практика, мужчин туда не пускали, а женщин-полицаев еще не изобрели, так что арестовать меня было бы затруднительно.

По дороге в клуб я, разумеется, встретила и жену генерала, и барона де Батца, начавшего потихоньку и с костылем выползать. Оба сделали вид, что меня не узнали, чем обеспечили Жанне беспрепятственное попадание на сие замечательное действо.

Ну, женский клуб – он и есть женский клуб, что тут рассказывать? Правда, бардака и кудахтанья было меньше, а разумных мыслей и ярких типажей больше, чем можно было ожидать. Жанна вместе с принцессой Гитой из Ра…путры (не помню!), спутницей вездесущего графа Калиостро, составила оппозицию здоровому большинству, которое жаждало предложить и открыть женщине “все без изъятия новые возможности, и главным образом в ее качествах домохозяйки и хранительницы домашнего очага” (см. “31 июня”). Вернее, на роль женщины в качестве хранительницы домашнего очага как раз напирали мы с принцессой, а остальные благородные гражданки, напротив, считали, что женщина может делать одновременно несколько дел, причем одно лучше другого, поэтому новые обязанности ее нисколько не отвлекут, а только развлекут. Из хулиганских побуждений предложив обществу назваться Женским обществом политических амбиций (дамы хитроумно выпутались, сказав, что в будущем рассчитывают на прием в свои стройные ряды и мужчин, поэтому название скоро перестанет быть актуальным), Жанна в общем особо не выступала, но с интересом прислушивалась к чужим мнениям, каждое из которых было отдельной песней в прозе.

Собрание заседало недолго, но принесло обильные плоды: в кофейне г-жа Ламотт имела интереснейшую беседы с мадам де Сталь и ее спутницей (склероз крепчал! Очень стыдно…). Мадам и вторая дама ратовали за равноправие и защиту женщин, Жанна уверяла, что если женщин от кого-то надо защищать, то только от самих себя, а еще более от женщин следует оберегать мужчин, ибо на самом деле несправедливо названный слабым пол намного сильнее и опаснее… Уж кому-кому, а ей это было хорошо известно! Кстати, в свете последующих событий, милейшая мадам де Сталь также могла поведать много интересного из этой области… В общем, стороны доставили друг другу истинное наслаждение изысканностью идей, богатством и красотой образов, метафор и аллегорий, уважением мнения собеседника и прочим, и прочим (один из самых насыщенных и действительно интересных игровых разговоров, который мне когда-либо доводилось вести). Помимо интеллектуального, Жанна также утолила в замечательной кофейне мэтра Шарпантье и физический голод, а также насладилась лицезрением хромающего барона де Батца, который ее в упор не заметил.

Тем временем сумерки сгустились, а тени удлинились. Жанне пора было подыскивать ночлег. Номинально ей был обеспечен приют в больнице Калиостро, однако в свете того, что Жанна могла крупно его подставить в деле с мадам де Лафайет, идти туда было небезопасно. Но в Париже был еще один человек, на которого попавшая в затруднительное положение дама могла положиться.

Конечно, маркиз де Сад.

(Суббота: 22.00 – Воскресенье: 03.00)

Маркиз встретил новую гостью с распростертыми объятьями. Видимо, так он встречал всех забегающих к нему дам, поскольку их на нем уже висело две-три штуки. В том числе и прелестная воспитательница королевских детей, по которой здорово ударил неприезд короля: она должна была его убить. Так что бедная девушка сидела и думала, горевать ей или радоваться: с одной стороны, король умер, с другой – не от ее руки, да и конфискованные земли ей не вернули. А с третьей – бедняжка привязалась к своим питомцам, и мысль о том, что не она их осиротила, весьма грела душу. В промежутках между душевными терзаниями мадемуазель пыталась через посредничество де Сада выманить на свиданье некоего дворянина. Когда Жанна поняла, что не де Батца, то с удовольствием приняла в сводничестве посильное участие.

И тут в кофейне игровые воды выплеснули перед ней Калиостро: великий маг и первый масон всея Парижа тщетно пытался созвать на собрание ложи всех ранее приглашенных. Жанна поначалу пряталась за широкой спиной де Сада: вдруг граф уже знает о ее махинациях с ожерельем? Но видимо сей достойный ясновидец забыл свой хрустальный шар дома, поэтому мыслей ее не разгадал и смотрел весьма дружелюбно. Окрыленная Жанна тут же напросилась к нему в ложу, благо, туда должен был подтянуться и де Батц. Жанна хотела встретиться с бароном – чтобы узнать, сильно ли он на нее сердится за некий инцидент с ножиком в спину. А я так же страстно хотела увидеть Киру – чтобы он меня очередной раз по жизни не потерял в дебрях полигона.

Итак, через какой-то часик первое собрание Египетской масонской ложи в городе Париже было открыто следующим составом: граф Калиостро – неплохо сохранившийся для своего тысячелетнего возраста, Тереза Каббарюс де Фонтэне и Маргарет Сонриса – фасонистые и масонистые дамы, английская журналистка Элизабет кто-то-там с непередаваемым акцентом – судя по всему, шпионка и заговорщица; барон де Батц, при виде Жанны обретший на лице изысканную угрюмость, и сама Жанна – в подлинном ожерелье королевы.

Первым делом мы выяснили, что обещанного бессмертия нам не обломится: нужно было десять человек, которые бы основали эту самую Египетскую ложу и получили за это на всех какое-то совершенно неприличное количество лет. Но, увы: кворума не было, поэтому новую ложу не открыли, а основали филиал Пражской. Калиостро торжественно заявил, что Париж не готов принять истинное знание, так что он пока сей город покинет, а вернется лет этак через 100-200 – вдруг за это время парижане поумнеют. Все присутствующие не преминули самокритично выразить сомнение на этот счет.

Далее вечер преисполнился необыкновенной приятности. Вино и сладости были великолепны, а страстные выкрики знойной испанки Маргарет Сонрисы (если не путаю): “Ну давайте же вырежем якобинцев, Робеспьер хочет пустить наши нижние юбки на паруса!” весьма поднимали настроение присутствующим.

Правда, для Жанны мероприятие отличилось двумя неприятными моментами. В перерыве между очередными глотками бархатистого вина она заметила, как англичанка и де Батц вполголоса обмениваются какими-то замечаниями, уставившись на нее в четыре любопытных глаза. Она громко вопросила Калиостро, не мог бы он разгадать прямо сейчас мысли этих двоих. Увы, Калиостро для этого нужно было погрузить их в транс, однако де Батц поспешил экивоками донести до нее нужную информацию. Жанна узнала, что зла на нее за ранение не держат и преследовать не будут. И вообще прямо сейчас сделают вид, что не узнали, хотя узнали и негодуют. Это во-первых.

Во-вторых последовало позже, но прямо вытекало из во-первых. После окончания собрания, когда Жанна собиралась удалиться в любезно предоставленные ей Калиостро покои, из портьеры прямо перед ней вывалился барон де Батц с укоризной на лице и чем-то сверкающем в руке. И то, и другое, как выяснилось, было адресовано г-же де Ламотт: убедившись, что укоризна замечена, Жан де Батц швырнул ей в лицо имитацию ожерелья (камни-то настоящие, драгоценные, но не то, не то…). Он мог позволить себе такой широкий жест – королева трусливо бежала, спасать ее деньгами уже не было нужды, а одну жестокую мерзавку проучить ох как хотелось. Дословно речь не помню, но общий смысл был: “Волчица ты, тебя я презираю…”.

Обидно, конечно, но не такова была мазель Жанна, чтобы ее это расстроило. Она пребывала в твердой уверенности, что ее красота нанесла барону гораздо более глубокую рану, нежели кинжал; значит, в их отношениях это вовсе не точка, а скорее запятая. И отлившиеся кошке мышиные слезки превратятся во второй всемирный потоп, из которого они радостно спасутся, прямо как Девкалион и Пирра (Жанна любила театральные эффекты и греческую мифологию).

“А ожерельице я подберу. Нечего ему тут валяться”.

Так Жанна де Ламотт стала счастливой обладательницей аж двух ожерелий. Как бы теперь отрастить вторую шею… (Кстати, польза от подделки была. Наутро я состряпала очередную фальшивку: свидетельство о том, что сие ожерелье – всего лишь копия “ожерелья королевы”, подписанное ювелирами Бомером и Боссанжем, с купчей на имя барона де Батца, и дарственной на имя гражданки Луизы Дамьен. Сей документ давал мне возможность носить настоящее ожерелье, делая вид, что это законная копия (а можно и так: сначала носить копию, а уж после пары проверок, когда все разочаруются – достать оригинальчик). Правда, предъявить писульку так и не удалось, а жаль: во-первых, там было два явных указания на то, что это подделка, во-вторых – паспорт на имя Луизы Дамьен также был поддельным).

Воскресенье: 10.00 – 14.00

В общем-то в воскресенье уже почти ничего не было. На выборах министров я старательно мелькала подлинным ожерельем перед супругами Лафайет, но они смотрели кто куда, и оба в сторону (вот пример истинной доброты и великодушия!). Так что публичный судебный процесс и в перспективе весьма вероятная казнь особо опасной рецидивистки не сложились (снаряд два раза в одну воронку не попадает, я могла бы знать ;). Посему оставалось только жить и радоваться. Оно и славно: в конце концов, г-жа де Ламотт тоже люди и толику простого человеческого счастья заслуживает.

Жить и радоваться, я думаю, мы будем так:

1) Безмерно любящие друг друга супруги Ламотт вскорости воспользуются плодами революции и “разойдутся восвояси, обоюдно согласяся”. А если г-н де Ламотт будет против – отключим газ.

2) Потом – как знать – может быть, сердце Жанны успокоится в новом браке. Барон де Батц достаточно знаменит, предприимчив и богат, чтобы первое время удовлетворять непомерные амбиции последней из Валуа.

3) А вообще-то… я и без черевиков… Все-таки это первый человек, который дает мне все, не требуя взамен – ничего.

Гризабелла (Жанна де Валуа де Ламотт)

18.08.2003