3.
ДРЕВНИЙ
КЕЛЬТСКИЙ.
Все
только что
перечисленные
островные
языки
хронологически
противопоставлены
континентальному
кельтскому,
чаще
называемому галльским
ради
упрощения
терминологии.
Но
противопоставление
это не
является
морфологическим
или даже
географическим:
галльский
входит в
бриттскую
группу. Это
противопоставление
хронологическое:
таким
образом,
согласимся
называть
выше
упомянутый
язык древним
кельтским.
На
самом деле
речь идет о
языке или
группе
языков, на
которых
говорили не
только в
Галлии, но и в
других
местностях
Европы,
населенных
кельтами.
Название “галльский”
указывает
лишь на
область, где
этот язык
сохранился
лучше и
продержался
дольше. На
самом деле
нужно будет
говорить о
кельтском.
Итак, на
кельтском
говорили
также в
Бельгии,
Швейцарии и
Рейнской
области, где
германские
народы,
например,
тревиры,
были
очевидно
кельтизированы;
в
Цизальпинской
Галлии, где
латынь
окончательно
водворилась
лишь в I в.
нашей эры; в
Испании,
Центральной
Европе, на
побережье
Черного моря
и в Малой
Азии.
Кельтиберский
в Испании,
галатский в
Малой Азии, в
той мере, в
какой они
определимы
по
оставшимся
от них
скудным
следам,
являются
кельтскими
континентальными
языками, и,
как
представляется,
они не очень
отличались
от
кельтского,
на котором
говорили в
бельгийской
Галлии или
среди
гельветов.
К
сожалению,
ни один из
них не
пережил
падения
Римской
империи и
двойного
воздействия
германских
нашествий и
христианизации.
Случай
галатов – не
исключение,
хотя вместо
романизации
у них шла
эллинизация.
Результат же
проявил себя
скорее и еще
полнее. Еще
досаднее,
что ни один
древний
кельтский
народ не
оставил нам
никаких
письменных
следов
существования
их языка,
кроме
галльской
эпиграфики с
юга Франции,
Испании и
Северной
Италии,
количественно
ничтожной по
сравнению с
галло-римской
эпиграфикой
на латинском
языке. Таким
образом,
главной
проблемой,
встающей по
этому поводу,
является
методичное
исследование
многочисленных
фрагментарных
источников,
относящихся
к самым
разным
эпохам и
имеющих
самую разную
ценность.
Поскольку
свидетельства
о галлах,
начиная с
греческих
историков и
кончая
агиографами
поздней
империи,
охватывают
период почти
в целое
тысячелетие.
Действительно,
мало общего
между
Павсанием,
который
рассказывает
нам в
нескольких
словах о trimarkisia,
техническом
термине из
военного
словаря (три
человека в
боевой
кельтской
колеснице II в.
н.э.: воин,
колесничий и
слуга), и
анонимным
автором Глоссария
Эндлихера,
который в VI
или VII вв. н.э.
глоссирует
простым
латинским
парафразом rem
pro rem dare романизированное
галльское cambiare.
Непосредственные
документы,
все без
исключения
эпиграфические
(нет ни
одного
кельтского
текста,
аналогичного
текстам
классических
писателей,
который бы
передавался
с помощью
письменной
традиции до
раннего
средневековья),
состоят из
коротких
надписей (всего
их около
трехсот), по
большей
части
надгробных,
а иногда
посвятительных,
открытых
между
Северной
Италией,
Южной
Францией и
Испанией,
где
классическое
влияние
обусловило
происхождение
письменности
на основе
греческого,
латинского,
иберийского
или
лепонтийского
(этрусского)
алфавитов.
Открытие
галльской
надписи в
Бельгии или
в Западной
или Южной
Германии
было бы
значительным
филологическим
событием, на
которое не
стоит очень
уж надеятся.
Самый
обширный
текст,
календарь из
Колиньи,
открытый в 1897 г.,
– две тысячи
строк,
содержащие
словарь из
более чем
двухсот слов,
названия
месяцев и
различные
формулы, – до
сих пор не
дал сколько-нибудь
обнадеживающих
филологических
результатов,
несмотря на
непрерывные
исследования
(не всегда
правда
серьезные): в
надписи не
удалось
установить
ни одной
внятной
глагольной
формы,
многие слова
являются
плохо
объяснимыми
сокращениями.
Тайна этих
слов
значительно
затрудняет
разъяснение
функционирования
самого
календаря.
Другие
надписи мало
чем
отличаются
от этой,
среди них
очень мало
таких ясных,
как надпись
на кубке,
найденном в
Банассаке: nessamon
delgu linda “я
заключаю в
себе пиво
ближнего” (аллюзия
на манеру
питья галлов).
Еще меньше
среди них
таких, чье
толкование
можно
считать
окончательно
установленным.
В очень
многих
случаях
чтение
неточно, или
же, если оно
точно, мы не
знаем, что
делать со
словом,
дешифрованным
таким
образом.
Тысячи
антропонимов
и топонимов,
дошедших до
нас
благодаря
галло-римским
надписям или
подписям на
монетах
эпохи
независимости,
гончарные
клейма,
названия
местностей
или дорог (“Таблица
Певтингера”, “Итенерарий
Антонина”, “Равеннский
Аноним”),
несколько
слов,
случайно
процитированных
греческими
авторами,
позволяют
нам, однако,
восстановить
главные
черты
фонологии,
дать самое
общее
понятие о
словаре и
некоторые
детали
склонений.
Однако
акцентуация
частично
объясняется
развитием
топонимических
форм, когда
мы можем их
проследить
от эпохи
Цезаря до VI
века.
Синтаксис,
порядок слов,
спряжения и
структура
фразы всегда
или почти
всегда
остаются для
нас загадкой.
Мы
предполагаем
в
необъяснимой
глагольной
системе
несколько
тематических
и
нетематических
основ из
редких
местоимений,
о которых мы
не знаем,
были ли они
указательные
или личные,
подлежащие
или
дополнения,
энклитические
или
проклитические?
Были ли в
древнем
кельтском
глагольные
приставки,
как в
ирландском,
и как,
вероятно, в
древнем
бриттском?
Были ли
отглагольное
существительное,
причастие,
деепричастие,
времена
обычного
действия,
относительные
глагольные
окончания?
Мы ничего об
этом не
знаем.
Известные
нам элементы
галльского
словаря
обычно лучше
всего
объясняются
посредством
сравнения с
островными
кельтскими
языками при
учете
существующего
между ними
хронологического
разрыва.
Когда же нет
островного
эквивалента
или
родственного
слова,
галльское
слово неясно,
и
дополнительной
трудностью
является то,
что
островные
формы – не
древнекельтские,
а
неокельтские.
Кельтологи
находятся в
ситуации, в
какой
оказались бы
латинисты,
если бы им
пришлось
изучать
латынь на
основе
данных о
средневековых
или
современных
романских
языках.
Кроме того,
учитывая
характер
некоторых
источников,
мы не должны
забывать о
возможных
погрешностях
древних
писателей,
ошибавшихся
в
определении
национальности
или смысла
слова,
которое они
цитируют или
копируют из
вторых рук.
Из-за того,
что св.
Иероним имел
неосторожность
сказать, что
галаты говорили
на том же
языке, что
тревиры,
едва ли
стоит
утверждать,
что глубоко
эллинизированные
получатели
послания
святого
апостола
Павла
говорили на
языке Бренна
времени
грабежа
Дельф.
Не
менее
значительный
интерес
галльского
языка
состоит в
том, что
элементы его
словаря
сохранились
во
французском,
общераспространенном,
арготическом
или
диалектном,
в диалектах
провансальского
и даже в
диалектах
французской
Швейцарии
или
итальянского
древней
Цизальпинской
Галлии.
Таких слов
насчитывается
несколько
сот, и среди
них есть
весьма
распространенные:
фр. changer <
галльск. cambiare
‘менять’, фр.
charrue <
галльск. carruca ‘плуг’,
фр. gouge <
галльск. gulbia
‘прислуга’, фр.
jambe <
галльск. gamba ‘нога’,
фр. lieue
< галльск. leuga ‘место’.
Бoльшая
часть этих
слов
принадлежит
к сфере
ремесленной
или
сельскохозяйственной
техники, что
говорит об
условиях
жизни галлов
в течение
долгого
времени.
Здесь
снова
необходимо
подчеркнуть,
что факт
разделения
кельтских
языков на
две
лингвистические
ветви не
должен
служить
основанием
для какой-либо
археологической
гипотезы.
Две
последовательных
волны
заселения
быть может и
существовали
(и тогда,
каждое племя,
пересекавшее
Ла-Манш, было
одной из
таких “волн”,
но не более
того!), но
современные
этнические
группы и их
лингвистическая
история
свидетельствуют
просто-напросто
о различной
степени их
эволюции:
замкнувшиеся
на своем
острове
гойделы
остались на
куда более
архаической
стадии,
нежели
бритты,
которые были
архаичнее
галлов.
Незначительные
следы “гойделизма”
(kw
вместо
ожидаемого p)
в названии
Сены, Sequana,
в одном из
слов
календаря из
Колиньи (equos),
или в
кельтиберских
эпиграфических
документах
служат
убедительным
доказательством
того, что
лингвистические
различия
внутри
кельтской
группы не
имеют
этнических
соответствий.
Наконец,
другое
определенное
доказательство
касается
единства
кельтского
как
сакрального
языка жрецов
на
протяжении
многих веков,
в регионах,
удаленных
друг от
друга: это
морфологическая
идентичность
названия
друидов на
ирландском и
галльском
языке.
Цезарь пишет
druides, ед.
ч. *druis;
десятью
веками позже
по-ирландски
это все еще druнd,
ед. ч. druн,
от общей
формы *dru-uid-es “истинно
знающие” или “имеющие
великое
знание”.
Приставка dru-,
которую
кельтологи
таким
образом
объясняют в
двух языках,
составлена
из
проклитических
элементов (стоящих
перед
радикалом) do-
и ro- c
одинаковым
увеличительным
и
превосходным
значением. В
ирландском
это слово
оставалось в
своей
архаичной
форме.