Вводная короля Конхобара

Конхобар – легендарный правитель Ульстера, один из центральных персонажей "Сказаний Красной Ветви" – Ульстерского цикла ирландских саг. По преданию, Конхобар был супругом Медб, а затем она его покинула, уйдя править в Коннахт и взяв впоследствии в мужья Айлиля.

Сюжетная вводная: на момент начала игры Конхобар является королем Ульстера. Часть событий. произошедших в саге "Изгнание сыновей уснеха" уже произошла. Дейрдре, Найси и их друзья вернулись ко двору Конхобара. Конхобар согворился с Эоганом сыном Дуртакта об убийстве сыновей Уснеха, но поручители Найси, узнав об этом, передают содкржание сговора Дейрдре и сыновьям Уснеха, в результате чего они поспешно бегут из Эмайн Махи в направлении Лейнстера, где надеятся получить убежище. Один из сыновей Конхобара, его наследник Кормак Конд Лонгас, отправляется с ними. Остальные поручители сыновей Уснеха – Фергус Май Ройг, Дубтах и их воины обвиняют Конхобара в бесчестном поступке и уходят на службу в Коннахт.

О Конхобаре:

Конхобар Мак Несса

Перевод по: "A History of the Irish Race"; www.ireland.org/irl_hist/

В христианские времена правил Ульстером Конхобар Мак Несса, король, отмеченный древними песнями и сказаниями. Он был внуком Рори Мора, могущественного Ульстерского правителя, ставшего впоследствии королем Ирландии и основавшего Ульстерскую династию королей. Память о Конхобаре Мак Несса хранится в сказании об изгнании сыновей Уснеха и цикле "Похищение быка из Куальнге". Его первой женой была Медб, дочь верховного короля Эохайда. После разрыва Конхобара с супругой Медб стала правительницей Коннахта. Он нашел счастье с сестрой Медб, Этне, чей образ отражен в самом ее имени – "сладкое ядрышко ореха".

Конхобар был покровителем поэзии и искусства, а также практичным человеком, скрупулезно постигавшим различные науки и всю жизнь стремившимся побороть закосневшие традиции. До самых последних дней он испытывал неугасающий интерес к учению, во-первых, ради того, чтобы удерживать монополию власти, и, во-вторых, чтобы свободно владеть сакральным древним языком, известным лишь избранным и оттого внушавшим благоговейный ужас простому народу.

Конхобар приказал, чтобы профессии не только передавались по наследству, но и были открыты для постижения любым человеком, невзирая на его происхождение и статус. Почитание Конхобаром поэтов простиралось до того, что он спасал их от изгнания даже тогда, когда их число стало слишком велико и они стали ленивы, жадны, деспотичны и невыносимы по характеру. Предания говорят, что однажды Конхобар собрал в своих землях двенадцать сотен поэтов и защищал их в течение семи лет, пока народный гнев не утих и служители слова снова потихоньку не заселили просторы Ирландии.

Рождение Конхобара (отрывок из "Похищения")

"Вот повесть о том, как родился Конхобар. Был в Уладе король по имени Эоху Салбуйде, сын Лойха. Родилась у него дочь, назвали ее Несс, дочь Эоху Салбуйде, и приставили к ней для воспитания двенадцать женщин. Асса — было имя первой из них, она должна была обучить девочку учтивости и хорошим манерам.

В то же время один воин отправился в поход. Трижды по девять человек было с ним. Катбад, знаменитый друид,— вот кто был этот воин. Был наделен он большой мудростью, друидическим знанием и даром провидения, он родился в Уладе, но потом ушел оттуда. А теперь отправился он в дикое, пустое место, и было с ним трижды по девять человек. Сражались они вместе, не зная устали, и всегда были вместе, ведь дали они клятву друг другу умереть всем вместе, все трижды по девять человек.

И вот подошли они к одной пустоши в Уладе, Катбад был там со своими воинами и еще другие люди. Напали они на большой богатым дом, где собрались тогда все двенадцать воспитателей девушки, и убили всех. Все там были убиты, только сама девушка сумела убежать. Так никто и не знал, кто учинил это смертное злодейство. А девушка, плача, прибежала к отцу, она требовала мести. Ответил ей отец, что не может отомстить, ведь не знает он, кто учинил это смертное злодейство. Рассердилась на это девушка и сама решила отомстить за своих воспитателей. Собрала она воинов, трижды по девять человек было с ней. Много домов и дворов разрушила и разграбила она с ними. С тех пор прозвали саму ее Асса, ведь проявила она большую учтивость. А потом стали звать ее Нихасса, так велика была ее доблесть. Стало у нее в обычае расспрашивать каждого, кто встречался ей на пути: все хотела она узнать имя того воина, который учинил то смертное злодейство.

Как-то оказалась она в одной пустоши, а люди ее готовили пищу. Вдруг встала она и отправилась искать людей, чтобы задать им вопросы, как всегда делала она, попадая в новое место. Так шла она и вдруг увидела прекрасный источник. Решила она искупаться в нем, и положила рядом на землю оружие свое, и одежду. И случилось так, что и Катбад был тогда в той же пустоши и подошел к тому же источнику как раз тогда, когда купалась в нем девушка. Встал он между нею и ее оружием и одеждой и обнажил свой меч над ее головой.

— Пощади меня! — сказала девушка.

— Обещай исполнить три моих желания,— сказал Катбад.

— Чего ты хочешь? — спросила девушка.

— Хочу я, чтобы стал я твоим покровителем, чтобы был между нами мир и согласие и чтобы ты стала моей женой на всю жизнь.

— Уж лучше это, чем быть убитой,— сказала ему в ответ девушка.

Тогда сошлись вместо их люди, и в назначенный день Катбад пришел в Улад к отцу девушки. Тот сердечно приветствовал его и дал ему землю, называемую теперь Рат Катбада. Была она возле реки, которая называлась Конхобар в Крих Росс.

И вот однажды ночью напала на Катбада страшная жажда. Пошла Несс за питьем для него, но никакого питья найти не смогла. Тогда подошла она к реке Конхобар, зачерпнула воду чашкой и вернулась к Катбаду.

- Принеси огня, чтобы я мог видеть эту воду,— сказал Катбад.

Сделали так, и увидели тут в воде двух червяков. Обнажил Катбад свои меч над головой девушки, потому что захотел он убить ее.

— Выпей сама воду, которую ты принесла мне,— сказал Катбад,— или я убью тебя!

Сделала она два глотка той воды, и при каждом глотке проглотила она по червяку. С того дня она понесла, и были люди, которые говорили, что от тех червей она и понесла. Но на самом деле король Фахтна Фатах был любовником этой девушки, и от него понесла она, а не от Катбада.

Тогда пошел Катбад к Фахтне Фатаху, сыну Рудрайга, чтобы поговорить с ним. Отправились они в долину Маг Инис. Когда настал ее день, испытала та женщина родовые муки. Сказал ей Катбад:

— О женщина, если в твоей это власти, пусть лишь завтра, а не сегодня, принесет твое лоно то, что хранит оно. Будет тогда твой сын королем Улада или даже всей Ирландии, и слава о нем навеки сохранится в наших землях. И запомнится этот день, как запомнится день появления на свет Иисуса, сына всемогущего Бога.

— Я сделаю так,— сказала Несс.— Один лишь есть у него путь, и освобожу я его тогда, когда будет надо.

И вышла Несс на луг на берегу реки Конхобар. Села она на камень у самого края. И опять стала она испытывать родовые муки. Так сказал тогда Катбад и предрек рождение Конхобара.

Несс, ты терпишь муки,

Бремя боли будит,

Дай родиться сыну.

Твои руки белы,

Дочь Эоху Буйде.

О моя супруга,

Будет смел и славен

Сын тебе на радость.

В этот час родится

Он, владыка мира,

Будет его сила

На века воспета.

В эту ночь родится

Повелитель битвы,

Не узнает плена

Он и Христос.

Он рожден в долине

На высоком камне.

Будет славной повесть –

О его правленье.

Пса узнает Улад,

Ум его и удаль.

Вызовет он ужас

В справедливом гневе.

Назван он Конхобар,

Будет он Конхобар.

Будет всюду первым

Он с оружьем алым.

Смерть его настигнет

После смерти Бога.

Светлый меч сверкает

Над холмами Лайм.

Видит ясно Катбад

Ум его и храбрость,

Он полюбит сына,

Как родного сына,

Будет сыном Фахтны,

Как сказала Скатах.

В плен возьмет он многих

С севера и с юга.

О Несс!

И тогда девушка позволила ребенку родиться, и славным был ее сын, все в Ирландии узнали о нем. До сих пор стоит камень, на котором он родился на западе Айргдеха. Так родился этот сын: в каждой руке у него было по червяку. Пошел он к реке Конхобар, и расступилась река перед ним. И тогда назвал его Катбад по имени тон реки: Конхобар, сын Фахтны. Взял его Катбад на руки, дал ему имя и предсказал ему будущее, такую он промолвил песнь:

В славный час пришел он в мир,

Славен будет он.

Справедливым будет он,

Катбада он сын.

Катбада он сын

И прекрасной Песс.

Вот пришел он в мир,

Навсегда мой сын.

Навсегда мои сын

Станет королем,

Песни сложит он,

Споры разрешит.

Н всегда во всем

Будет первым он,

Ой любимый сын,

Голова моя.

Конхобар воспитывался у Катбада и всегда был рядом с ним, так что стали называть его некоторые; КонхЯбар, сын Катбада. А потом получил Конхобар власть в Уладе после матери своей и отца, ведь королем был Фахтна Фатах. А от Катбада получил он мудрость и друидическое знание, которые помогли ему выиграть битву при Гайрех и Илгайрех против Айлиля и Медб во время Похищения быка из Куальнге."

Сага "Рождение Кухулина"

В стародавние времена королем Улада был Конхобар, сын Несс, и жил он во дворце в Эмайн Маха. А вот как он стал королем.

Он был еще совсем мал годами, когда умер его отец и Фергус, сын Ройга, который был королем Улада, пожелал взять в жены его мать.

Во всей Ирландии не было никого тише и добрее юной Несс, но со временем она познала от людей много ала и сама принялась платить им злом и предательством, поэтому она решила отобрать у Фергуса королевство и отдать его своему сыну.

Она сказала Фергусу:

— Ты должен мне брачную долю. Пусть Конхобар один год владеет твоим королевством, чтобы его дети могли называться детьми короля.

— Соглашайся, — посоветовали Фергусу мужи Улада. — Ведь ты дашь Конхобару лишь королевское имя, а настоящим королем все равно останешься ты.

Фергус согласился, взял Несс в жены и назвал ее сына Кон-хобара королем Улада.

Тем временем Несс измышляла способ, как сохранить за Конхобаром королевство, и богато одаривала мужей Улада, чтобы они приняли ее сторону, тем более что Конхобар, хоть и был юн летами, удивлял всех мудростью своих суждений, воинской храбростью и красотой лица, и не нашлось бы в Уладе ни одного человека, который не любил бы его.

Год подошел к концу, и Фергус потребовал королевство обратно, однако мужи Улада, сойдясь на совет, решили оставить королем Конхобара. Они сказали:

— Фергус не думал о нас, когда отдавал Улад, так пусть Конхобар будет королем, а Фергусу пусть остается жена, которой он домогался.

Наступил день, и Конхобар созвал уладов в Эмайн Маха на свадебный пир его сестры Дехтире и Суалтама, сына Ройга.

Дехтире захотела пить, и ей подали чашу с вином, в которую залетела муха. Она выпила вино и, не заметив, проглотила муху, после чего ушла в свои солнечные покои, и с нею вместе пятьдесят прислужниц.

Сама не зная как, она крепко заснула, и во сне ей явился Луг Длинная Рука.

— Это я был мухой, залетевшей в твою чашу, — сказал он. — Теперь ты вместе с твоими пятьюдесятью прислужницами должна уйти со мной.

Он превратил жен Улада в стаю птиц, и они полетели с ним на юг в Бруг-на-Бойне, где живут сиды. А в Эмайн Маха никто пыле не видел и не слышал их, не знал, куда они подевались и не случилось ли с ними беды.

Прошел год, и Конхобар вновь созвал уладов в Эмайн Маха на пир, на который явились храбрые воины и мудрые советники короля. Вдруг они увидали в окно стаю птиц, которые опустились на землю и принялись поедать на своем пути все до последней травинки.

Мужи Улада рассердились на птиц, запрягли девять повозок и помчались за ними вдогонку. Первым был Конхобар, а за ним следом подгоняли коней возницы Фергуса, сына Ройга, и Лойгайре Буадаха Победителя в Сражениях, и Кельтхайра, сына Утехайра, и многих других, среди них злоязычного Брикрена.

Они скакали вслед птицам на юг через Слиаб Фуат, через Ат Летан, через Ат Тарах и Маг Госса, между Фир Роис и Фир Арде, но никак не могли догнать их. Зато и прекраснее этих птиц им в жизни не доводилось видеть. Девять стай летели в вышине. Все птицы в них были по две скованы серебряной цепью, впереди каждой стаи летели две птицы разной окраски, соединенные золотой цепью, и еще три птицы летели сами по себе. Когда на землю опустилась ночь, они исчезли из виду, и Конхобар сказал мужам Улада так:

— Надо распрячь повозки и найти дом для ночлега.

Фергус отправился на поиски и, рано ли, поздно ли, набрел на бедную лачугу, в которой жили мужчина и женщина. Они сказали ему:

— Веди к нам твоих товарищей. Мы всем будем рады. Фергус возвратился и рассказал, что видел и слышал.

— Зачем нам идти туда, где нет для нас ни еды, ни постелей? Незачем нам идти туда, — заявил злоязычный Брикрен.

Сам же он все-таки отправился посмотреть на дом и увидел на месте бедной лачуги новый, просторный, сверкающий огнями дом, а возле двери — высокого красивого воина, от которого будто исходило сияние.

Он сказал:

— Что ты крутишься тут, Брикрен? Входи в дом! Рядом с юношей стояла прекрасная девица благородного вида и с вьющимися волосами, и она тоже сказала:

— Добро пожаловать, Брикрен.

— Почему она приглашает меня? — спросил Брикрен.

— Это я приглашаю тебя по ее просьбе, — ответил ему юноша. — Скажи, никто не пропал у вас в Эмайн Маха?

— Пропал, конечно, — ответил ему Брикрен. — Целый год мы ничего не слыхали о пятидесяти юных женах.

— А ты узнаешь их, если увидишь вновь? — спросил юноша.

— Если не узнаю, — воскликнул Брикрен, — то лишь из-за перемен, происшедших с ними за год, а так отчего мне не узнать их?

— Что ж, попытайся, — молвил юноша, — потому что все они сейчас в этом доме, а рядом со мной их хозяйка Дехтире. Это они, обернувшись птицами, полетели в Эмайн Маха и привели вас сюда.

Дехтире накинула Брикрену на плечи алый плащ с золотой каймой, и он вернулся к своим товарищам. Однако по дороге недобрая мысль пришла ему в голову: “Конхобар богато одарит того, кто отыщет пятьдесят жен и Дехтире с ними. Не скажу ему пока, что нашел их. Скажу только, что видел дом, в котором живут прекрасные жены, а больше ничего не скажу”.

Едва Брикрен оказался среди уладов, Конхобар окликнул его:

_ Эй, Брикрен, нет ли у тебя новостей для меня?

_ Я видел богатый дом, в котором светло как днем, — отвечат Брикрен. — Еще я видел настоящую королеву, добрую, благородную, по-королевски прекрасную и с вьющимися волосами. Там же было много других прекрасных жен в богатых платьях. Видел я и хозяина дома. Он высокий, щедрый и весь так и светится.

_ Пойдем к нему, — сказал Конхобар.

Мужи Улада, не забыв о повозках, конях и оружии, повиновались своему королю, и едва они явились в дом, в котором побывал Брикрен, как на столах появилось много еды и разных вин, о которых они слыхом не слыхивали. И пошло веселье! Когда же все вволю утолили голод и жажду, Конхобар спросил юного мужа:

— А где же хозяйка дома? Почему она не вышла к нам?

— Сегодня ты ее не увидишь. Она рожает.

Улады легли спать, а утром Конхобар, проснувшись раньше всех, не нашел хозяина дома, зато услышал крик ребенка. Он пошел на голос и в одном из покоев увидел Дехтире и всех ее прислужниц, а еще новорожденного мальчика. Дехтире радостно поздоровалась с Конхобаром и без утайки поведала ему обо всем, что с ней приключилось, а еще сказала, что заманила его в этот дом, желая вернуться вместе с сыном обратно в Эмайн Маха.

— Ты была добра ко мне, Дехтире, — ответил ей Конхобар. — Ты укрыла от непогоды и меня, и моих воинов, да и повозки тоже. Ты не дала замерзнуть нашим коням. Ты по-королевски накормила и напоила меня и пришедших со мной мужей Улада, а теперь еще вручаешь мне бесценный дар. Наша сестра Финдкоем примет к себе дитя.

- О, нет, не ее дело растить мальчика, — возразил Сенха, сын Айлиля, главный судья и первый бард Улада. — Это я учен, искусен в спорах, ничего не забываю, первым говорю в присутствии короля и ему советую, что говорить. Ко мне за справедливым решением приходят враждующие короли. Я — судья в Уладе, и никто не смеет оспаривать мой приговор, кроме тебя, Конхобар.

— Если ты отдашь мальчика мне, — сказал Блаи, — он не будет страдать от недосмотра. Это я сообщаю всем волю Конхобара. Я созываю воинов со всей Ирландии. Я могу кормить их семь, а то и десять дней, Я улаживаю их дела и решаю их споры, я славлю и я же наказываю.

— Слишком ты хвастлив, — заявил Фергус. — Я лучше всех воспитаю мальчика. Я силен и учен. Меня сделал король своим посланцем, и никто не поспорит со мной ни в благородстве, ни в богатстве. Я закален в битвах и искусен в ремеслах. Я могу сделать из мальчика воина. Это я — защитник несчастных, гроза сильных, помощник слабых.

- Если вы выслушаете меня, то не о чем вам будет спорить, — подал голос Амаргин. — Я по-королевски воспитаю мальчика. Люди славят меня за благородство, за мужество, за храбрость, за мудрость, они славят меня за удачу, за молодость, за красноречие, за доброе имя, за смелость и за мой древний род. Я не только воин, я еще и бард. Я достоин королевского отличия, ибо никто лучше меня не сражается в повозке. Никого я не благодарю, кроме короля, и никому не повинуюсь, кроме Конхобара.

Последним вступил в спор Сенха:

— Пусть Финдкоем возьмет дитя и заботится о нем, пока мы не вернемся в Эмайн, а там судья Моранн разрешит наш спор.

Финдкоем взяла младенца на руки, и все поехали в Эмайн, а там судья Моранн сказал так:

— Долг Конхобара, — сказал он, — дать мальчику доброе имя, потому что он — его кровь. Пусть Сенха научит его говорить, Фергус подержит его на коленях, Амергин передаст ему свои знания. — Но на этом он не остановился. — Все будут любить его, возницы и воины, короли и мудрецы, и знатные мужи тоже будут любить его. А он будет мстить за ваши обиды, защищать ваши земли, сражаться в ваших битвах.

На том и постановили. Младенец, пока не достигнет разумного возраста, должен оставаться при матери и ее муже Суалтаме. Он рос на равнине Муиртемне, и все звали его Сетанта, сын Суалтама.

Из "Повести о юношеских деяниях Кухулина"

… Ибо вот как текли дни Конхобара с тех пор, как он стал королем. Лишь только поднявшись, решал он дела королевства и всякие споры, остаток же дня разделял на три части; сперва наблюдал он забавы и игры юнцов, затем принимался играть в брандуб и фидхелл, а уж под вечер, пока всех не охватывал сон, вкушал он напитки и яства под навевающую дремоту музыку. "Хоть я и был изгнан оттуда,— молвил Фергус,— но клянусь, что в Ирландии и Шотландии не сыскать подобного Конхобару!"

… А потому и просил он Конхобара не приводить с собой много гостей. Пообещал король исполнить его желание. Тогда пустился Кулан в обратный путь к дому готовить напитки и кушанья, а Конхобар остался в Эмайн до исхода дня, пока не пришло время всем расходиться. Затем облачился он в походное легкое платье и отправился проститься с юношами. Подошел он к площадке для игр и не мог надивиться на то, что увидел: трижды пятьдесят юношей было у одного ее края и лишь один у другого, но всех превосходил он в бросках и метании в цель. А когда принялись они метать шары в цель — как издавна играли на поле в Эмайн — и наступал их черед бросать мячи, а его защищаться, все сто пятьдесят мячей ловил он, ни одного не пропуская к цели; если же сам он бросал, а они защищались, не зная промаха попадал он. Потом состязались они, срывая друг с друга одежду, и со всех ста пятидесяти сдергивал мальчик их платье, а те не могли ухватить и заколки из его плаща. Трижды пятьдесят юношей побеждал он в борьбе, повергая их наземь, а они всею силой не могли одолеть его.

Посмотрел Конхобар на мальчика и молил:

— О мои воины, счастливы родные края этого мальчика, коли сумеет он в зрелости прославиться так же, как в детстве!

— Не годится говорить так,— воскликнул Фергус,— ибо с годами умножатся и его деяния.

— Подведите ко мне этого мальчика,—сказал Конхобар,— пусть пойдет он с нами разделить пиршество. Обратился к нему Конхобар, когда приблизился мальчик: Отправляйся со мною и насладись пиром, на который мы приглашены!

— Не могу я пойти,— отвечал ему мальчик.

— Отчего же? — спросил король.

— Оттого что не насытились еще юноши играми и схватками, а до той поры не оставлю я их,— ответил мальчик.

— Не будем мы медлить, о мальчик,— сказал Конхобар,—ибо воистину долгим было бы ожидание.

- Пускайтесь в дорогу,— отвечал ему тот,— я поспею за вами.

И сказал тогда Конхобар, что не догнать ему их, не зная пути.

— По следам воинов, лошадей и колесниц отправлюсь я,— молвил мальчик.

Недолго спустя пожаловал Конхобар в дом кузнеца Кулана. Принял Кулан короля, и никто не был обойден почестями согласно его рангу, занятию, праву, деяниям и благородству. Свежие циновки из тростника постелили гостям, и принялись они пить да веселиться.

— О король,— спросил тут Кулан Конхобара,— не назначал ли ты кому приехать вслед за тобой этой ночью?

— Воистину нет, отвечал Конхобар, ибо уже не помнил о мальчике, что отправился следом,—что же заботит тебя?

И поведал тогда Кулан о псе, что сторожил его дом, да таком огромном, что ни путник, ни случайный прохожий не решался появляться поблизости, если снимали собаку с цепи. Силой стократ превзошел он любую собаку п признавал одного кузнеца.

— Отпустите же пса, пусть стережет он округу,— сказал Конхобар.

Спустили пса с цепи и, быстро обежав окрестности, направился он к холму, где обычно лежал, сторожа дом, и улегся, положив морду на лапы. Воистину грубым, угрюмым, воинственным, диким, жестоким и бешеным был его облик!

Между тем юноши оставались в Эмайн, пока не пришло всем время расходиться. И отправился каждый из них к отчему дому, а кто и к приемным родителям. Мальчик же пустился по следам воинов и вскоре завидел жилище кузнеца Кулана. Коротая время и дороге, развлекался он играми. На зеленом лугу, близ самого дома далеко вперед забросил мальчик свои игрушки, оставив лишь шар, и в тот самый миг учуял его нес ц всю округу огласил своим лаем. Не на пир зазывал пес ребенка, а жаждал его проглотить целиком, сквозь огромное горло, широкую грудь до желудка. Нечем было мальчику защищаться, и тогда с такой силой метнул он свои шар прямо в открытую пасть собаки, что прошиб ее насквозь, выворотив кишки. Потом ухватил он ее за лапы и ударом о камень разорвал в клочья, устлавшие землю.

Меж тем услыхал Конхобар лай собаки и молвил:

- О воины, лучше б и вовсе не быть нам на том пиру!

- Отчего же? — воскликнули разом улады.

- Да ведь сгубил сейчас пес того мальчика, что решил идти следом за нами, сына моей сестры, Сетанта, сына Суалтайма.

Немедля вскочили улады и, хотя двери дома были отворены, все устремились в ноле за ограду. Прежде других подбежал Фергус к мальчику, поднял его на плечо и поднес к Конхобару. Кулан же, пойдя за другими, увидел останки собаки. Дрогнуло сердце в груди его, и, воротившись обратно, промолвил кузнец:

— Рад я приветствовать сына твоих отца и матери, хоть и не добрый случай привел тебя самого, о мальчик.

И спросил тогда Конхобар, что прогневало Кулана.

— Лучше бы вовсе не звать мне вас в дом да не потчевать питьем и кушаньями, ибо отныне добро мое ровно что пустошь, а припасы уж не пополнятся. Верного слуги лишили вы меня, что стерег стада и отары моего скота,— отвечал Кулан.

— Не печалься, о Кулан,— сказал тогда мальчик,— рассужу я это дело по справедливости.

— Что же решил ты, о мальчик? — спросил Конхобар.

— Коли отыщется в Ирландии щенок того же семени, что эта собака,— ответил тот,— обещаю растить его покуда не станет служить он как было н прежде. А до этой поры сам я как пес буду беречь его землю и скот.

— Лучше и не придумаешь, мальчик,— сказал на это Конхобар.

— Да и мне самому не решить бы вернее,— промолвил Катбад,— отчего бы теперь не носить тебе имя Кухулин?

— Нет,— ответил мальчик,— больше мне по душе мое старое имя, Сетанта, сын Суалтайма.

— Не говори так, о мальчик,— сказал Катбад,— ибо всякий в Ирландии и Шотландии прослышит про это имя и не сойдет оно с уст людей.

Согласился мальчик взять это имя, да так с тех пор и пристало оно к нему после расправы с псом кузнеца Кулана.

— И совершил он этот подвиг,— молвил Кормак,— убив кровожадного пса, с которым войска и отряды боялись стоять по соседству, на исходе шестого года жизни. Что ж удивляться, что мог он прийти сюда к броду, срубить этот шест и убить одного, двух, трех или четырех мужей ныне, когда к Похищению минуло ему семнадцать.

И сказал тогда Фиаху, сын Фар Аба:

- Спустя год вновь отличился тот мальчик!

— Чем же? — спросил Айлиль.

— В ту пору друид, что зовется Катбадом, обучал друидической мудрости восьмерых учеников к северо-востоку от Эмайн. Спросил один из них, дурные иль добрые знаки являлись Катбаду в тот день. И отвечал ему Катбад, что слава и доблесть будут уделом того юноши, который пример сегодня оружие, по скоротечны и кратки будут его дни на земле. Услышал эти слова Кухулин, развлекавшийся играми к юго-западу от Эмайн, отбросил своп игрушки и направился прямо в спальню Конхобара.

— Да не оставит тебя всякое благо, о предводитель воинов,— сказал мальчик, как и пристало говорить испрашивающему милость.

— Чего ты желаешь, о мальчик? — спросил Конхобар.

— Желаю принять я оружие,— отвечал тот.

— Кто надоумил тебя, о мальчик? — снова спросил Конхобар.

— Друид Катбад,— молвил Кухулин.

— Дурного совета не даст он,— сказал Конхобар, и, препоясав Кухулина мечом, подал ему два копья да щит.

Взмахнул Кухулин оружием и затряс им в воздухе, так что разлетелось оно на мелкие кусочки. Два других копья, щит и меч дал ему Конхобар, но снова воздел Кухулин оружие, замахал и затряс им и как прежде разлетелось оно на мелкие кусочки. Было же у Конхобара в Эмайн четырнадцать пар боевого оружия, которым в положенный час наделял он юношей, не знавших потом поражения в битве, и все они вдребезги разлетелись в руках Кухулина.

— Вот уж воистину плохое оружие, о господин мой Конхобар,— сказал мальчик,— не по руке оно мне!

Вынес тогда Конхобар свой собственный меч, Щит и копья и подал Кухулину. Поднял оружие в воздух Кухулин, затряс, замахал им, так что острия меча и копий коснулись потолка, но на этот раз невредимым осталось оно.

— Вoт славное оружие,— сказал мальчик,— и вправду под стать мне. Хвала королю, что носит его! Хвала и земле, откуда он родом!

Между тем вошел к ним друид Катбад и молвил: — Уж не принять ли оружие задумал ты, о мальчик?

— Воистину так,— ответил Конхобар.

— Вот уж не желал бы я, чтобы сын твоей матери принял сегодня оружие,—молвил Катбад.

— Что ж так,— сказал Конхобар,—или не по твоему совету пришел он ко мне?

— Не бывало такого,— ответил Катбад.

— Ах так, лживый оборотень! — вскричал Конхобар,— уж не задумал ли ты провести меня?

— Не гневайся, господин мой Конхобар,— молвил мальчик,— воистину это он надоумил меня, ибо когда спросил его ученик о знамениях на нынешний день, отвечал Катбад, что доблесть и слава станут уделом того юноши, что примет сегодня оружие, по скоротечны и кратки будут его дни на земле.

— Правду сказал я,— воскликнул Катбад,— будешь велик ты п славен, но быстротечною жизнью отмечен!

— С превеликой охотой остался бы я на земле всего день да ночь, лишь бы молва о моих деяниях пережила меня,— сказал Кухулин.

— Что ж, юноша, тогда поднимись на колесницу, ибо и это добрый знак для тебя.

Поднялся мальчик на колесницу, но лишь начал трясти ее и раскачивать, как разлетелась она на мелкие кусочки. В щепки разнес он вторую и третью, да и все семнадцать колесниц, что держал Конхобар в Эмайн для утех юношей, и ни одна не устояла перед ним.

— Нехороши эти колесницы, о господин мой Конхобар,— сказал мальчик,—ни одна мне не в пору.

Кликнул тогда Конхобар Ибара, сына Риангабара и, лишь тот отозвался, велел ему запрячь королевских лошадей в его собственную колесницу. Возница привел лошадей и запряг в колесницу, а мальчик взошел на нее и принялся раскачивать, но невредимой осталась колесница.

— Вот добрая колесница,— молвил Кухулин,— воистину под стать мне!..

Сага "Изгнание сыновей Уснеха"

"Как произошло изгнание сыновей Уснеха? Не трудно сказать.

Собрались улады па пир в доме Федельмида, сына Далла, рассказчика Конхобара. Была среди них и жена того Федельмида, она прислуживала гостям. А была она уже на сносях. Много было выпито рогов с пивом, много было съедено мяса, поднялось в доме пьяное веселье. Настала ночь, и направилась женщина к своему ложу. Когда проходила она по дому, раздался в ее животе страшный крик, разнесся он по всему дому. Все мужчины в доме вскочили со своих мест и сбежались на этот крик. Сказал тогда Сенха, сын Айлиля:

- Стойте,— сказал он,— пусть приведут сюда эту женщину, и она объяснит нам, что значит этот крик.

Привели ту женщину. Сказал ей тогда муж ее, Федельмид:

Страшный стон извергло

Твое ревущее чрево.

Что означает этот

Крик из разбухших бедер?

Страхом скрепил он сердце,

Ужасом уши ранил.

Тогда подошла она к Катбаду и так сказала:

Вы послушайте лучше Катбада

Благородного и прекрасного,

Осененного тайным знанием.

А сама я словами ясными

Про то, что Федельмид вложил в меня,

Не могу сказать.

Ведь не ведомо женщине,

Что во чреве

У нее спрятано.

Тогда сказал Катбад:

В чреве твоем спрятана

Девочка ясноглазая,

С кудрями белокурыми

И щеками пурпурными.

Ее зубы белы как снег

Ее губы красны как кровь.

Много крови из-за нее

Будет пролито среди уладов.

Девочка в чреве спрятана,

Стройная, светлая, статная.

Сотни воинов сразятся из-за нее,

Короли к ней будут свататься

И с войсками подступят с Запада

Враги пятины Конхобара.

Будут губы ее как кораллы,

Будут зубы ее как жемчуг,

Позавидуют королевы

Красоте ее совершенной.

Положил Катбад ладонь на живот женщины и ощутил трепет под своей ладонью.

— Поистине,— сказал он,— это девочка. Будет имя ее — Дейрдре. И много зла случится из-за нее.

Когда девочка родилась, спел Катбад такую песнь:

Предрекаю тебе, о Дейрдре,

Что лицо твое, полное прелести,

Принесет много горя уладам,

О, прекрасная дочь Федельмида.

Будут горькие годы долгими,

О, женщина жестокая,

Будут изгнаны из Улада

Сыновья могучего Уснеха.

Будет время то тяжким бременем,

Будет Эмайн горем усеяна,

О лице твоем память скорбная

Сохранится на годы долгие.

По вине твоей будут оплаканы,

О, женщина желанная,

Смерть Фиахны, сына Конхобара

И уход от уладов Фергуса.

Красотой твоей будут вызваны,

О, женщина желанная,

Гибель Геррке, сына Иладана,

Срам Эогана, сына Дуртахта.

И сама в своей горькой ярости

Ты решишься на дело страшное.

Жить недолгий век тебе выпало,

Но оставишь ты память долгую.

— Да будет убита эта девочка,— сказали все.

— Нет,— сказал Конхобар.— Пусть завтра принесут ее в мой дом. Будет она воспитана у меня и, когда вырастет, станет моей женой.

Никто из уладов не стал тогда спорить с ним. Так все и было сделано.

Была воспитана она у Конхобара, и стала прекраснейшей девушкой в Ирландии. Воспитывалось она отдельно от всех, чтобы ни один улад не увидел ее, пока не разделит она ложе Конхобара. Ни один человек не допускался к ней, кроме ее кормилицы и названного отца, да еще приходила к ней Леборхам, которой ничего нельзя было запретить, ибо была она заклинательнпцей.

Как-то зимним днем названный отец девушки обдирал на дворе теленка, чтобы приготовить для нее еду. Прилетел тут ворон и стал пить пролитую на снег кровь. И тогда сказала Дейрдре Леборхам:

— Смогу я полюбить только такого человека, у которого будут эти цвета: щеки, как кровь, волосы, как ворон, тело, как снег.

— Счастье и удача тебе! — сказала Леборхам,— ибо близко от тебя этот человек, это Найси, сын Уснеха.

— Не буду я здорова,— сказала девушка,— пока не увижу его.

Как-то однажды гулял Найси один возле королевского замка в Эмайн и пел. Чудесным было пение сыновей Успеха. Каждая корова и каждая пчела, слыша его, давала в три раза больше молока и меда. Сладко было слышать его и людям, впадали они от него в сон, как от чудесной музыки. Умели они и владеть оружием: если становились они спинами друг к другу, не могли одолеть их и все уладские воины. Таким было их воинское искусство и выручка в бою. Быстры, как псы, были они на охоте и поражали зверя на бегу.

И вот, когда гулял Найси так один и пел, выскользнула она наружу и стала прохаживаться мимо него и не признала его.

— Красива,— сказал oн,— телочка, что прохаживается возле нас.

— Телочки хороши, коли есть на них быки,— сказала она.

— Рядом с тобой есть могучий бык,— сказал он,— король уладов.

— Из вас двоих больше мне по душе,— сказала она,— молодой бычок вроде тебя.

— Не бывать этому! — сказал он ей,—известно мне предсказание Катбада.

— Ты отказываешься от меня?

— Да,— сказал он.

Тогда бросилась она к нему и схватила его за оба уха.

— Да будут на них срам и стыд,— сказала она,— коли не уведешь ты меня с собой.

— Оставь меня, женщина! — сказал он.

— Да будет так! — сказала она. Тогда крикнул он громкий клич. Услышали его улады и сбежались, готовые к бою, Прибежали и сыновья Уснеха, услышав крик своего брата.

— Что случилось,— сказали они,— отчего улады готовы перебить друг друга?

Рассказал он им все, что случилось с ним.

— Великое зло произойдет от этого,— сказали они,— но не оставим мы тебя, пока живы. Мы уйдем в другую страну. Нет короля в Ирландии, который не впустил бы нас в свою крепость.

Стали они держать совет. В ту же ночь отправились они в путь, и трижды пятьдесят воинов было с ними, и трижды пятьдесят женщин, и трижды пятьдесят псов, и трижды пятьдесят слуг, и Дейрдре.

Долго переходили они от одного короля к другому, спасаясь от мести Конхобара. Всю Ирландию прошли от Эсс Руада до Бенна Энгаря, на северо-востоке.

Кончилось тем, что вынудили их улады отправиться в Альбу. Поселились они там на пустоши. Мало было им дичи в горах, и стали они совершать набеги на стада людей из Альбы и угонять скот. Решили тогда люди из Альбы собраться и напасть на них. Пришлось сыновьям Уснеха идти к королю Альбы и проситься к нему на службу. На королевских полях построили они себе дома. Так они поставили их, чтобы никто не увидел ту девушку, иначе не миновать им всем гибели.

Но как-то однажды увидел ее управитель дома короля: спала она в объятиях любимого. Пошел он тогда к королю.

— Не знали мы раньше,— сказал он,— женщины, достойной разделить твое ложе. Но вот видел я вместе с Найси, сыном Уснеха, женщину, которая достойна короля западного мира. Пусть Найси убьют, и тогда та женщина ляжет с тобой.

— Нет,— сказал король,— лучше ходи к ней каждый день и тайно уговаривай прийти ко мне.

Так и было сделано. Но все, что днем говорил ей управитель, она ночью рассказывала своему мужу. Не хотела она уступать этим просьбам, и тогда стал король посылать сыновей Уснеха в походы, в битвы и сражения, чтобы погибли они там. Повсюду выходили они победителями, и ничего нельзя было с ними сделать.

Решили тогда люди из Альбы собраться и убить их. Сказала она об этом Найси.

— Собирайтесь в путь,— сказала она,— а то, если ночью не уйдете отсюда, утром будете мертвы.

Той же ночью ушли они оттуда и поселились на острове в море. Узнали об этом улады.

— Грустно будет,— сказали улады,— если сыновья Успеха погибнут на вражеской земле по вине дурной женщины. Будь милостив к ним, о Конхобар. Пусть вернутся они в родную землю, а не погибнут среди врагов.

— Пусть будет так,— сказал Конхобар,— и мы пошлем к ним поручителей.

Сообщили об этом сыновьям Уснеха.

— Мы согласны на это,— сказали они.— Пусть будут поручителями Фергус, Дубтах и Кормак, сын Конхобара.

Встретились они на берегу моря и пожали друг другу руки.

Люди, что жили в том месте, по наущению Конхобара пришли звать Фергуса на пир. Сыновья Уснеха отказались идти с ними, ибо первой пищи в Ирландии хотели они вкусить за столом самого Конхобара. Пошел тогда с ними в Эмайн Фиаха, сын Фергуса, сам же Фергус, и Дубтах с ним, остался с теми людьми.

Как раз в то время приехал к Конхобару для переговоров Эоган, сын Дуртахта, король Фернмага. Велел ему Конхобар убить сыновей Уснеха, прежде чем успеют они добраться до его дома.

Сыновья Уснеха вышли на поляну перед Эмайн Махой, Эоган вышел им навстречу; уладские женщины сидели на крепостном валу и смотрели на них. Сын Фергуса вышел вперед и стал рядом с Найси. Приветствовал Эоган Найси ударом своего большого копья, которое проломило ему хребет. Сын Фергуса успел обхватить Найси руками, и копье Эогана прошло и сквозь его тело. Тут началась битва, и ни один из изгнанников не вышел из нее живым: одни пали от удара мечом, другие — пронзенные копьями. А ту девушку привели к Конхобару, и руки ее были связаны за спиной.

Сообщили об этом Фергусу, Дубтаху и Кормаку. Они тотчас вернулись и свершили много славных дел: Дубтах убил Мане, сына Конхобара, и Фиахну, сына Федельм, дочери Конхобара; Фергус убил Трайгтрена, сына Трайглетана, и его брата. Тогда разгневался Конхобар, началась битва, в которой пало триста уладов.

Ночью Дубтах перебил уладских девушек, а под утро Фергус поджег Эмайн Маху.

Потом ушли они к Айлилю и Медб, те радостно их приняли. С того дня не стало покоя уладам. Три тысячи воинов ушли вместе с ними и целых шестнадцать лет совершали на Улад жестокие набеги.

Дейрдре же прожила после этого год в доме Конхобара. Ни разу за этот год не улыбнулась она, не поела и не попила вдоволь. Ни разу не подняла опа головы от колен. Когда приводили к ней музыкантов, она так говорила:

Смелых воинов светел облик,

Рати ряды радуют взоры,

Но мне милее легкая поступь

Храброго Найси братьев гордых.

Мед лесной приносил мне Найси,

У огня я его умывала,

Приходил с добычей с охоты Ардан,

Хворост сухой находил Андле.

Кажется сладким вам вкус меда

В доме Конхобара, сына Несс,

Мне же в то далекое время

Слаще казалась моя еда.

На той поляне светилось пламя

Костра, который готовил Найси,

И казалась мне слаще меда

Добыча охоты сына Уснеха.

Кажется вам, что нежно пели

Все эти трубы и свирели,

Я же в то далекое время

Слышала музыку нежнее.

Нежным Конхобару кажется пение

Всех этих труб и свирелей,

Мне же знакома нежнее музыка:

Пение трех сыновей Успеха.

Волны морские голоса Найси

Слушать хотелось мне неустанно,

Этот напев подхватывал Ардан,

Голосом звонким им вторил Андле.

Мой славный Найси, мой Найси милый,

Давно зарыта его могила.

Ах, не во мне ли та злая сила

Питья, которое его сгубило?

Мил мне был твой светлый облик

С лицом прекрасным и телом стройным.

Ах, не встретить уж мне сегодня

Сыновей Уснеха на пороге.

Мил мне был его разум ясный,

Мил мне был воин мудрый и статный,

И после долгих скитаний по Фале

Мила была сила его ударов.

Мил мне был его взгляд зеленый,

Для женщин — нежный, для недругов — грозный,

И после долгой лесной охоты

Мил мне был голос его далекий.

Не сплю я ночью

И в пурпур не крашу ногти.

Кому скажу приветное слово,

Коль сына Успеха нет со мною?

Не сплю я,

Полночи тоскуя.

Такую терплю я муку,

Что от звука смеха дрожу я.

Не несут мне утехи в моем уделе

Средь крепких стен прекрасной Эмайн,

Тихий покой и смех веселый,

Убранство дома и облик светлый

Воинов смелых.

Когда подступал к ней Конхобар, так она говорила:

О, Конхобар, чего ты хочешь?

Ведь ты — причина моего горя!

И клянусь, что пока жива я,

Ты любви моей не узнаешь.

То, что всего прекраснее было,

То, что я когда-то любила,

Все ты отнял, о горе злое,

Я не увижу милого больше!

Того, кто был мне всех милее,

Мне уже никто не заменит.

И черный камень лежит над телом,

Таким прекрасным, нежным и белым.

Были красны и нежны его щеки,

Алыми — губы, черными — брови,

Были зубы его, как жемчуг,

Светлым сверканьем снега белее.

Выделялся статной осанкой

Он средь воинов Альбы.

Кайма из красного злата

Была на плаще его алом.

На рубашке его из шелка

Сверкающие каменья

Нашиты были и светлой

Бронзы — полсотни унций.

Меч с золотой рукоятью,

Два копья, тяжелых и острых,

В руке он держал, прикрываясь

Щитом с серебряным верхом.

Гибель принес нам Фергус,

Злую устроил встречу.

Честь свою залил хмелем —

Слава его померкнет!

Когда бы сошлись все воины

Вместе в открытом поле,

Всех отдала бы я уладов

За Найси, сына Успеха.

Не разбивай мне сердце,

Уж близок час моей смерти.

Горе сильнее моря,

Помни об этом, Конхобар!

— Кого в моем доме ненавидишь ты больше всех? — сказал Конхобар.

— Тебя самого,— сказала она,— и Эогана, сына Дуртахта.

— Тогда проживешь ты год с Эоганом,— сказал Конхобар.

И он отдал ее в руки Эогана. На другой день Эоган поехал с нею в Маху. Она сидела позади него на колеснице. Поклялась она, что не будет у нее двоих мужей на земле в одно время.

— Добро тебе, Дейрдре,— сказал Конхобар,— как овца поводит глазами между двух баранов, так и ты между мною и Эоганом.

В то время проезжали они мимо большой скалы. Бросилась на нее Дейрдре головой. Ударилась ее голова о камни и разбилась. И она умерла.

Вот повесть об изгнании сыновей Уснеха, и об изгнании Фергуса, и о смерти сына Уснеха и Дейрдре.

Конец. Аминь."

Cказание "Сватовство к Луайне и смерть Атирне"

В горе, великой печали и грусти был Конхобар после смерти Дейрдриу от его руки1. Никакая музыка, красота или радость в целом свете не могли смирить его дух, и пребывал он всегда сокрушенный и скорбный. Говорили ему благородные улады, чтобы поискал он по ирландским королевствам дочь короля или вождя, что развеяла бы его грусть по Дейрдриу.

Привели к Конхобару двух его гонцов, Леборхам, дочь Аэ и Адарк, и Леборхам Раннах2, дочь Уангамайна. Воистину ужасен и уродлив был облик этих посланниц [...].

Принялись тогда гонцы объезжать крепости и достославные поселения по всей Ирландии, но нигде не могли отыскать незамужнюю девушку, что могла бы утешить Конхобара. Раз попала Леборхам, дочь Аэ и Адарк, в жилище некого Доманкенна, сына Дега, в самом Уладе и там увидела она прекрасную, белолицую девушку с волнистыми волосами, что была красивей всех девушек мира. И звали ее Луайне, дочь Доманкенна. Спросила Леборхам девушку, чья она дочь.

- Я дочь Доманкенна, сына Дега, — ответила та.

Сказала тогда Леборхам, что сам Конхобар послал ее к ней, ибо лишь одна Луайне во всей Ирландии была похожа на Дейрдриу духом, обличьем и искусством рукоделия.

- Воистину это хорошо, — сказал отец девушки и пожелал получить за нее должный выкуп невесты.

Вернулась тогда Леборхам к Конхобару и рассказала ему о девушке. Так говорила она:

- Там увидала я девушку прекрасную собой, золотоволосую, зрелую [...].

Преисполнился тогда Конхобар любовью к девушке и не мог удержаться, чтобы не пойти самому поглядеть на нее. Когда же увидел он Луайне, не осталось в нем косточки с палец длиной, что не исполнилась бы вековечной любовью к девушке. Стала она его суженой, и возложили на короля положенный выкуп, а потом возвратился он обратно в Эмайн.

В ту пору пришел туда Мананнан, сын Атгно, король Мананна и Островов Чужеземцев, с огромным множеством кораблей, дабы разорить и разграбить Улад, отомстив за сыновей Успеха. Другом их был Мананнан, и это он воспитал детей Найси и Дейрдриу, сына и дочь Гайара и Айбгрене.

А было всего четыре Мананнана, что жили не в одно время.

Мананнан, сын Аллота, друид Племен Богини Дану жил в их времена. Это он жил на Арайнд и дал имя Эмайн Аблах, а погиб тот Мананнан в битве при Куйленн от руки Уйленна Красная Бровь, сына Кайтера, сына Нуаду Серебряная Рука, с которым сражался он за королевскую власть в Коннахте. Когда рыли его могилу, выплеснулось из-под земли озеро Лох Орбсен, что зовется так от первого Мананнана.

Мананнан, сын Керпа, был королем Островов и Мананда и жил он во времена Конайре, сына Этерскела. Это он сватался к Туаг, дочери Коналла Колламайра, приемного сына Конайре. Она дала название Туаг Инбер.

Мананнан, сын моря, был знаменитым купцом, что плавал между Ирландией, Альбой и Островом Мананд. Был он еще и друидом да лучшим кормчим, что приплывал в Ирландию. Это он умел узнавать тайным знанием, разглядывая воздух, будет ли ясная погода или буря, и называли его4 [...].

Мананнан, сын Атгно, был четвертым Мананнаном. Это он приплыл с множеством кораблей отомстить за сыновей Уснеха, ибо он дал им приют в Альбе. Шестнадцать лет провели они там и отвоевали земли от Сламаннана до самого севера Альбы. Это они прогнали трех сыновей Гнатала, сына Морганн: Итаха, Триатаха и Мане Ламгарб, что занимали эти земли. Были они владением Гнатала, пока не убили его сыновья Уснеха. Тогда явились трое братьев в изгнание к Конхобару и потом сразили сыновей Уснеха по наущению Эогана, сына Дуртахта5.

И вот принялся Мананнан разорять и грабить Улад. Тогда собрались улады, чтобы сразиться с ним, но говорили, что дурно поступил Конхобар, обратив оружие против сыновей Найси. Пожелали они мира между уладами и Мананнаном, и ходил с этим к Мананнану и с ответом от него филид Бобаран. Так сказал он:

Гайар, сын славного Найси, Мананнана великого сын приемный,

наш край разорить пришел он сюда [...]

Потом заключили союз Конхобар и Мананнан и, по желанию вождей уладов, выплатили Гайару возмещение за смерть его отца, а Аннли и Ардана отпустили на честь Конхобара. И еще даровал король Гайару земли Лиатмайне, что были'раньше во владении Дуб-таха .Доэлтенгтайга, разорявшего уладов вместе с Фергусом. Так расстались они в мире и с той поры не наруш.али дружбы.

А теперь о том, что делала Луайне.

Когда прознали Атирне Айлдисах и два его сына, что была она обещана Конхобару, то явились к девушке и решили просить у нее даров. Когда же увидели они Луайне, то все трое полюбили ее и возжелали так, что лучше было им расстаться с жизнью, чем не быть вместе с девушкой. Один за другим принялись умолять они ее и говорили, что умрут и каждый из них сделает ей глам дицин6, если не будет она им благоволить.

- Не подобает вам говорить так,— ответила девушка,— ибо должна я стать женой Конхобара.

- Не в силах мы остаться в живых, если не соединимся с тобой, — сказали они.

И все же отказалась девушка возлечь с ними. Тогда спели они ей три песни поношения, что оставили на ее лице три нарыва — Стыда, Упрека и Позора, что были черного, красного и белого цвета.

Тотчас испустила Луайне дух от стыда и позора.

Немедля пустился Атирне со своими сыновьями в путь к Бенн Атирни, что над Боанд, ибо страшился, что постигнет его за такие дела месть Конхобара и уладов.

Теперь о Конхобаре. Долго уж, казалось ему, спит он без жены. Взял он тогда с собой лучших из уладов, Коналла Кернаха, Кухулина, Келтхайра, Блаи Бругайда и Эогана, сына Дуртахта, и Катбада, и Сенха, и пошел к жилищу Доманкенна, сына Дега, что был из Племен Богини и владел той землей. Там узнали они, что умерла девушка и весь народ в крепости оплакивает ее. В великое молчание погрузился тогда Конхобар, ибо ни о ком не печалился так, кроме самой Дейрдриу.

- Какая же месть подобает им? — спросил Конхобар. Отвечали благородные улады, что должно убить Атирне с сыновьями и всеми его людьми, ибо уж не раз страдал Улад от их оружия. Тут вышла к ним мать девушки, Бегуба, и принялась оплакивать ее перед Конхобаром и благородными уладами.

- О король,— сказала она,— не одной смертью кончится это дело, ибо и я с ее отцом лишимся жизни от горя. Было пророчество, что и нас заберет эта смерть, как провидел друид, говоря:

"Толпы женщин плачут о смерти мужей от слов Атирне" [...|.

- Хищных зверей нашлет на вас Атирне, — сказала тогда Катбад,— Поношение, Позор и Стыд, Проклятье, Огонь и Злое слово. Ведь это у него есть шесть сыновей Бесчестья: Скупость, Отказ, Отрицание, Жестокость, Безжалостность, Жадность. Нашлет их на вас он, и станете с ними сражаться.

Принялся тут и Доманкенн корить и подстрекать уладов.

- Скажите, что же нам делать, о улады? — спросил Конхобар. Кухулин дал совет убить Атирне. Конал храбрый и справедливый вгляделся. Калтхайр ранящий замыслил. Мунремар знаменитый обдумал. Кускрайд сторож решил. Храбрые, заносчивые, жестокие, с обоюдоострыми мечами юноши уладов подтвердили решение идти и разрушить укрытие Атирне.

И сказал тогда Доманкенн матери Луайне:

Воистину горек, Бегуба, горек жребий, сгубивший тебя,

тяжкое горе тому, кто видит тебя над могилой Луайне [...].

Великий плач поднялся тогда о девушке, а потом спели над ней погребальные песни, устроили погребальные игры и воздвигли надмогильный камень. Воистину горестны и печальны были отец и мать девушки, и горько было слышать их рыдания.

И сказал тогда Конхобар:

На равнине могила Лузине, дочери красного Доманкенна,

не видала еще золотистая Банба никого недоступней ее.

К е л т х а й р. Скажешь ли нам, Конхобар, о храбрейший,

чья речь была слаще, Лузине иль Дейрдриу, многим любезной?

К о н х о б а р. Расскажу я об этом тебе, о Келтхайр, сын Утехайра,

лучшей Луайне была, что не ведала лжи, не было спора меж ними,

Грустно пророчество, что унесло ее и от которого смерть приняла,

от которого холм ей насыпзн, от которого видно могилу.

Бегуба, сын Дега, Луайне, смерть их пронзает меня,

в один день вышли в путь и в одной они будут могиле.

Атирне с четырьмя сыновьями, поплатится злом он за это

деяние, жены, мужи, сыновья, примут все смерть в отомщенье за эту могилу.

После этого принялся Конхобар оплакивать девушку и чернить перед уладами Атирне. Тогда пошли за ним улады к Бенн Атирне и заперли там его с сыновьями и всеми людьми, а потом убили двух его дочерей, Мор и Мидсенг, и сожгли крепость Атирне.

Недобрым делом показалось это филидам Улада, и тогда сказал Аморген:

Великая жалость, великое горе славного Атирне гибель,

вот могила его, не ройте ее, о филиды!

Горе тому, кто принес ему гибель, горе тому, кто принес ему смерть!

Крепкое было копье у него, долго сияние его, шут Криденбел7 его сделал,

было копье у него, королей поражало,

Надгробную песнь я сложу и оплачу его,

вырою здесь я могилу и славный насыплю я холм.

СВАТОВСТВО К ЛУАЙНЕ И СМЕРТЬ АТИРНЕ

КОММЕНТАРИИ

Перевод выполнен по изд.: Tochmarc Luaine.../Ed. W. Stokes//Revue celtique. 1903. XXIV. В нем опущены несколько ритмизированных и не всегда ясных отрывков. Сага может быть датирована XI в., хотя ряд мест в ней указывает на связь с более ранними источниками.

1 ...от его руки.— См. сагу "Изгнание сыновей Уснеха" в изд. "Похищение Быка из Куальнге".

2...и Леборхам Раннах...— Леборхам, дочь Аэ и Адарк, часто упоминается как женщина-друид при дворе Конхобара; Леборхам Раннах нам неизвестна, имя ее означает "сеющая раздоры".

3 ...четыре Мананнана.— Пример "деления" фигуры древнего божества на несколько легендарных персонажей, каждый из которых в той или иной мере сохраняет облик прототипа. Первый Мананнан связывается с таинственной Эмайн Аблах, которая здесь отождествляется с Аранскими островами (см. о нем предание о Лох Ойрбсен в "старине мест" в наст. изд.). Мананнан, сын Керпа, прямо связывается с островом Мэн, от которого, по некоторым мнениям, могло произойти имя божества. Третий Мананнан, собственно божество, также связывается с этим островом.

4 ...называли его...— Далее следует фраза на латыни, которая гласит, что именно этого Мананнана скоты и бритты называли богом моря и сыном моря.

5... по наущению Эогана, сына Дуртахта.— По другим версиям, убийство приписывалось самому Эогану или же Мане с Кровавой Рукой.

6 Глам дицин — особый род стихотворной песни поношения или сатиры, от которой, по поверьям, на лице возникали волдыри и прыщи. Каждый разряд поэтов имел особый тип "глам дицин".

7 Криденбел — см. сагу "Битва при Маг Туиред", где упоминается этот персонаж.

Сказание "Повесть о кабане Мак Дато":

Когда-то был у лагенов знаменитый король по имени Месройда, прозванный МакДато. У него был пес, который охранял весь Лаген; звали его Айльбе, и вся Ирландия была полна славы о нем. Однажды явились посланцы от Айлиля и Медб просить МакДато, чтобы он уступил им этого пса. И в тот же самый день и час пришли посланцы от Конхобара просить его о том же. Приветствовали и тех и других и провели в замок МакДато. В те времена было только шесть замков во всей Ирландии. Замок МакДато имел семь ворот, к которым вели семь дорог. Внутри его было семь очагов с семью котлами на них, и в каждом котле варились бычачина и соленая свинина. Всякий, кто приходил по одной из дорог, опускал вилку в котел. Если он попадал с одного удара в кусок мяса, то и съедал его; если же не попадал с первого раза, то не получал ничего.

Итак, привели посланцев к ложу МакДато, чтобы они рассказали ему, зачем пришли, до начала пира. Они изложили ему свое дело.

- Мы пришли, - сказали посланцы из Коннахта, - просить у тебя твоего пса для Айлиля и Медб. Ты за него получишь немедленно шесть тысяч дойных коров и колесницу с двумя конями, лучшими, какие есть в Коннахте, и через год - ровно столько же еще.

- И мы пришли, - сказали посланцы из Улада, - просите о том же для Конхобара. Дружба его для тебя значит не меньше. И он готов дать тебе столько же скота и еще столько же через год, да еще свою добрую дружбу в придачу.

МакДато погрузился в великое молчание и провел так много часов, не принимая пищи и питья и только ворочаясь с боку на бок. Наконец жена спросила его:

- Что это за долгий пост? Пища пред тобой, а ты ничего не ешь. Что с тобой?

Он не отвечал. Тогда она заговорила снова:

Посетила злая бессонница

МакДато в его доме.

Совет ему, видно, надобен,

Но ни с кем он не заговаривает.

МакДато

Слово мудрое молвил Кримтан Ниа-Найр:

Не поверяй своей тайны женщине.

Плохо тайна хранится женщиной.

Сокровище рабу не вверяется.

Жена

Коль жене ты о деле поведаешь,

Разве станет хуже от этого?

Раз совет самому на ум нейдет,

Может статься, она поможет тебе.

МакДато

На гОре нам пса у Месройды МакДато

Пришли сегодня просить для себя.

Много падет воинов прекрасных

Из-за этого пса, виновника распри.

Если не отдам я Конхобару его,

Нападет он на нас неминуемо;

Ни скоту моему, ни земле моей

Пощады не будет от войска его.

Если ж Айлилю отказать я решусь,

Обрушится он на страну мою.

Всех настигнет нас Кет, сын Матаха,

В пепел обратит дома наши.

Жена

Дам я тебе разумный совет.

К благу твоему клонится он.

Соглашайся пса им обоим отдать,

Пусть они меж собой спор боем решат.

МакДато

Добрый совет дала ты мне,

Он вывел меня из смущения.

Не знаю, как пес попал ко мне, -

Так и знать не хочу, кто возьмет его.

Встал МакДато и встряхнулся.

- Ну, теперь повеселимся с гостями, что пришли к нам. Три дня и три ночи провели посланцы в его доме. После этого он сначала позвал к себе пришедших из Коннахта.

- Я был в большом затруднении и долго колебался, - сказал он им. - Но вот я принял решение. Отдаю моего пса Айлилю и Медб. Пусть приходят они торжественно за ним сами, чтобы увести с собой. Будут им угощение и напитки обильные, и они получат пса. Добро пожаловать!

Довольны остались коннахтские послы этим ответом. Тогда он отправился к пришедшим из Улада и сказал им:

- После долгих колебаний я принял решение отдать пса Конхобару. Да будет он горд этим! Пусть знатнейшие из уладов приходят за псом. Будут им дары и добрый прием от меня.

Довольны остались уладские послы.

Один и тот же день назначил МакДато и уладам и коннахтам, чтобы пришли за псом. И никто не пропустил этого дня. Воины двух королевств Ирландии явились в одно время к воротам замка МакДато. Он сам вышел навстречу и приветствовал их.

- Хоть и не вполне я приготовился к приему сказал он, - добро пожаловать! Заходите во двор замка.

Они все вошли в замок: в одной половине его расположились коннахты, в другой - улады. Немал был поистине этот дом. Семь ворот было в нем, и между каждыми двумя воротами было по пятидесяти полатей. Но неласковы были лица сошедшихся на пир: между многими из них бывали уже схватки раньше. Со времен за триста лет до рождества Христова шла распря между уладами и коннахтами.

Для гостей был заколот кабан МакДато, который семь лет кормился молоком шестидесяти коров. Видно, ядом вскормили его, ибо великое побоище между мужами Ирландии произошло из-за него.

Итак, подали им кабана, обложенного кругом сорока быками, но считая всякой другой снеди кроме того, сам МакДато распоряжался пиршеством.

- Даю слово, - сказал он, - других таких быков и кабанов не найти во всем Лагене. Если всего этого вам окажется сегодня мало, то завтра мы заколем для вас еще новых.

- Добрый кабан, - сказал Конхобар.

- Поистине добрый, - сказал Айлиль. - Но кто будет его делить, о Конхобар?

- Чего проще! - воскликнул Брикрен, сын Карбада, со своего верхнего ложа. - Раз здесь собрались славнейшие воины Ирландии, то, конечно, каждый должен получить долю по своим подвигам и победам. Ведь каждый нанес уже не один удар кому-нибудь по носу.

- Пусть будет так, - сказал Айлиль.

- Прекрасно, - сказал Конхобар. - Тут у нас немало молодцов, погулявших на рубеже.

- Нынче вечером они тебе очень пригодятся, о Конхобар! - воскликнул Сенлайх Арад из тростниковой заросли Конолад, что в Коннахте. - Не раз оставляли они в моих руках жирных коров, когда я угонял их скот на дороге в тростники Дедаха.

- Ты оставил у нас быка пожирнее, - отвечали ему улады, - своего брата Круахнена, сына Руадлома, с холмов Конолада.

- Лучше того было, - сказал Лугайд, сын Курои, - когда вы оставили в руках у Эхбела, сына Дедада, в Темре Тростниковой, вашего Лота Великого, сына Фергуса, сына Лете.

- А что, если я напомню вам, как убил я Конганкнеса, сына Дедада, сняв с него голову?

Долго бесчестили они так друг друга, пока из всех мужей Ирландии не выдвинулся один, Кет, сын Матаха из Коннахта. Он поднял свое оружие выше всех других. Взяв в руку нож, он подсел к кабану.

- Пусть найдется, - воскликнул он, - средь мужей Ирландии тот, кто посмеет оспаривать у меня право делить кабана!

Погрузились в молчание улады.

- Эй, Лойгайре! - сказал Конхобар. Лойгайре поднялся и воскликнул:

- Не бывать тому, чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом!

- Погоди, Лойгайре, - отвечал Кет. - Я тебе кое-что скажу. У вас, уладов, есть обычай, что каждый юноша, получив оружие, должен испробовать его в первый раз на нашей меже. Пошел и ты к нашему рубежу, и мы встретились там. Пришлось тебе на меже оставить и колесницу и коней, а самому спасаться, получив рану копьем. Не тебе подступать к кабану!

И Лойгайре сел на свое место.

- Не бывать тому, -воскликнул другой прекрасный, рослый воин из уладов, вставая со своего ложа, - чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом!

- Что это за воин? - спросил Кет.

- Лучший, чем ты, - был ему ответ. - Это Ангус, сын Руки в Беде, из Улада.

- А почему прозвали твоего отца Рукой в Беде? - спросил Кет.

- Почему же?

- Мне то известно, - сказал Кет. - Однажды выехал я на уладов. Пошла кутерьма. Все сбежались, в том числе и твой отец. Он метнул громадное копье в меня. Я подхватил его и пустил в него обратно; копье отшибло ему одну руку так, что она упала на землю. Не его сыну спорить со мной.

И Ангус сел на свое место.

- Выходите дальше, - сказал Кет, - или я примусь делить кабана.

- Не бывать тому, чтобы Кет делил кабана перед нашим лицом! - сказал другой прекрасный, видный воин из уладов.

- Что это за воин? - спросил Кет.

- Эоган, сын Дуртахта, - сказали ему, - король Ферманага.

- Я тебя однажды уже встречал, - сказал Кет.

- Где же это было? - спросил тот.

- Это было перед твоим домом, когда я угонял твой скот. Поднялся крик кругом, и ты прибежал на него. Ты метнул в меня копье, которое я отразил щитом. Затем я поднял его и пустил в тебя: оно попало тебе в голову и выбило глаз. Все мужи Ирландии видят, каков ты, одноглазый. Это я выбил тебе другой глаз.

И Эоган сел на свое место.

- Эй, улады, - крикнул Кет. - выходите дальше!

- Не будешь ты делить кабана! - крикнул Мунремур, сын Гергена.

- Уж не Мунремур ли это? - спросил Кет. - Так знай же, Мунремур, что я наконец уплатил тебе долг. Не прошло и половины дня с того часа, как я снял голову с троих людей, и один из них - твой старший сын.

И Мунремур сел на свое место.

- Выходите дальше! - вскричал Кет.

- Выходим! - сказал Менд, сын Салхолкана.

- Это кто такой? - спросил Кет.

- Менд, - отвечали ему.

- Эге, - воскликнул Кет, - все славные имена выступают против меня! Ведь через меня твой отец получил свое прозвище. Я отрубил ему мечом пятку, и он спасся от меня, прыгая на одной ноге. Сыну ли Одноногого спорить со мной?

Тот сел на свое место.

- Выходите дальше! - крикнул Кет.

- Выходим! - воскликнул громадный седой воин из уладов, страшный на вид.

- Кто это? - спросил Кет.

- Кельтхайр, сын Утехайра, - отвечали ему.

- Погоди немного, Кельтхайр, прежде чем сокрушать меня, - сказал Кет. - Случилось однажды, что я подкрался к твоему дому. Поднялся крик кругом. Все сбежались, и ты в том числе. Но это плохо для тебя кончилось. Ты метнул в меня копье. Я тоже метнул копье в тебя, и оно пронзило тебе ляжку и ранило чуть повыше. С тех пор болит твоя рана, и не было у тебя больше ни сыновней, ни дочерей. И ты хочешь состязаться со мной?

Кельтхайр сел на свое место.

- Выходите дальше! - крикнул Кет.

- Изволь! - заявил Кускрайд Заика из Махи, сын Конхобара.

- Это кто такой? - спросил Кет.

- Это Кускрайд, - отвечали ему. - Поистине лицо у него королевское.

- Невежлив ты, что не узнаешь меня, - сказал юноша.

- Ладно, - ответил Кет. - Первый свой боевой выезд, юноша, ты совершил против нас. На рубеже мы встретились с тобой. Ты оставил там треть людей, что были с тобой, и сам, помнится, ушел с дротиком в горле. Потому-то и не можешь ты вымолвить слова как следует, ибо мой удар порвал тебе связки в горле. С тех пор и зовут тебя Кускрайд Заика.

И так, одного за другим, обесчестил Кет всех воинов Улада.

В то время как он, с ножом в руке, уже готов был приняться за кабана, все увидели Конала Победоносного, входящего в дом. Одним прыжком очутился он среди собравшихся. Великим приветом встретили его улады. Сам Конхобар снял венец со своей головы и взмахнул им.

- Хотел бы и я получить свою долю! - воскликнул Конал. - Кто производит дележ?

- Пришлось уступить тому, кто делит сейчас, - сказал Конхобар, - Кету, сыну Матаха.

- Правда ли, - воскликнул Конал, - что ты, Кет, делишь кабана?

Запел Кет:

Привет тебе, Конал! Сердце из камня!

Дикое пламя! Сверканье кристалла!

Ярая кровь кипит в груди героя,

Покрытого ранами, победоносного!

Ты можешь, сын Финдхойм, состязаться со мной!

В ответ запел Конал:

Привет тебе, Кет, первенец Матаха!

Облик героя! Сердце из кристалла!

Лебединые перья! Воитель в битве!

Бурное море! Ярый бык прекрасный!

Все увидят, как мы сойдемся,

Все увидят, как разойдемся.

Пастух о битве нашей расскажет,

И простой работник не раз о ней вспомнит.

Выходят герои на схватку львиную.

Кто кого нынче в этом доме повалит?

- Эй, отойди от кабана! - воскликнул Конал.

- А у тебя какое право на него? - спросил Кет.

- У тебя есть право вызвать меня на поединок, - сказал Конал. - Я готов сразиться с тобой, Кет! Клянусь клятвой моего народа, с тех пор как я взял копье в свою руку, не проходило дня, чтобы я не убил хоть одного из коннахтов, не проходило ночи, чтобы я не сделал набега на землю их, и ни разу не спал я, не подложив под колено головы коннахта.

- Это правда, - сказал Кет. - Ты лучший боец, чем я. Будь Анлуан здесь, он вызвал бы тебя на единоборство. Жаль, что его нет в доме.

- Он здесь, вот он! - воскликнул Конал, вынимая голову Анлуана из-за своего пояса.

И он метнул ее в грудь Кета с такой силой, что у того кровь хлынула горлом. Отступил Кет от кабана, и Конал занял его место.

- Пусть поспорят теперь со мной! - воскликнул он. Ни один из воинов Коннахта не дерзнул выступить против него. Но улады сомкнули вокруг него щиты наподобие большой бочки, ибо у плохих людей в этом доме был скверный обычай тайком поражать в спину.

Конал принялся делить кабана. Но прежде всего он сам впился зубами в его хвост. Девять человек нужно было, чтобы поднять этот хвост и, однако же, Конал быстро съел его весь без остатка.

Коннахтам при дележе Конал дал лишь две передние ноги. Мала показалась им эта доля. Они вскочили с мест, улады тоже, и все набросились друг на друга. Началось такое побоище, что груда трупов посреди дома достигла высоты стен. Ручьи крови хлынули через порог.

Затем вся толпа ринулась наружу. С великим криком стали они там резаться. Поток крови, лившейся во дворе, мог бы привести в движение мельницу. Все избивали друг друга. Фергус вырвал дуб, росший посреди двора, вместе с корнями, и вымел им врагов за ограду двора. Побоище продолжалось за воротами.

Тогда вышел наружу МакДато, держа рукой своего пса. Он спустил его, чтобы посмотреть, чью сторону примет пес своим песьим разумом. Пес принял сторону уладов и накинулся вместе с ними на коннахтов, которые, вконец разбитые, обратились в бегство.

Рассказывают, что на Полях Айльбе, через которые отступали Айлиль и Медб, пес вцепился зубами в дышло их колесницы. Тогда Ферлога, возница Айлиля и Медб, так хватил его мечом по шее, что туловище его отвалилось; голова же осталась вцепившейся зубами в дышло. Оттого-то, по имени пса Айльбе, и прозвали это место Полями Айльбе.

Примечания к "Повести о кабане МакДато"

Глубокая древность этой саги доказывается тем, что в ней, еще не фигурирует Кухулин. Вместо него роль первого героя уладов играет другой племянник Конхобара, Конал Победоносный. Тема саги - древний обычай, общий для всех кельтских племен и являющийся одним из проявлений местничества. Так, еще в I веке до н.э., по свидетельству Посидонии, галлы на пирах затевали нередко побоища из-за того, кому предоставить право на лучшую долю яств.

Сага дает общую картину нравов и политических отношений в архаической Ирландии. Она содержит любопытный "смотр" героев, и происшествие ее затрагивают наибольшую часть территории Ирландии.

лагены - жители юго-востока Ирландии (Лейнстера).

улады -жители севера и северо-востока Ирландии (Ольстера).

коннахты - жители запада Ирландии (Коннахта).

Конхобар -король уладов, дядя Кухулина.

Фергус - один из знатнейших уладов, бывший их королем до тех пор, пока Конхобар хитростью не заставил его уступить себе трон.

Айлиль и Медб -непримиримые враги уладов.

Брикрен -известный пересмешник и сеятель раздоров

У него был пес… - сторожевые и боевые псы славились в ирландском эпосе.

…провели в замок… -здесь имеется ввиду, собственно, укрепленный дом, замки в подлинном смысле появились в Ирландии позднее, лишь после прихода скандинавов (IX - X вв.).

…со своего верхнего ложа. - полати (ложа) в этом доме шли вокруг стен в два яруса.

Финдхойм - сестра Конхобара.

Сказание "Пир у Брикрена"

Пир Брикрена, или Словесная битва прекрасных жен Улада

Из книги "Кельты. Ирландские сказания". – Перевод Л. Володарской. - М.: Арт-флекс. – 2000. Стр. 114-124.

Однажды Брикрен Злоязычный задумал задать великий пир в честь Конхобара, сына Несс, всех воинов и всех знатных мужей Улада. Целый год он провел в приготовлениях к пиру и построил большой дом в крепости Рудрайге, очень похожий на дом Алой Ветви в Эмайн, но превзошедший все дома в Ирландии размерами, удобством, роскошью колонн, облицовки, резьбы и других украшений, о чем сразу же заговорили по всей Ирландии. Внутри он был точь-в-точь как питьевая зала в Эмайн, и в нем было девять перегородок от очага до стены, все из бронзы, золоченые и тридцати футов высотой. В передней части залы стояло на возвышении кресло Конхобара, украшенное бриллиантами и другими драгоценными каменьями всех цветов и оттенков, которые сверкали так же ярко, как золото и серебро, и ночь превращали в день. Рядом стояли двенадцать кресел для двенадцати героев Улада.

Не меньше, чем на дерево и каменья, дивились люди на строительных дел мастеров, ведь одно бревно везли шесть коней и один столб ставили шесть мужей. Тридцать самых искусных мастеров Ирландии присматривали за постройкой.

Брикрен приказал устроить для себя солнечную комнату на одном уровне с креслом Конхобара и креслами героев и украсил ее как нельзя лучше, застеклил по одному окну на каждой из стен, чтобы всех видеть в зале, ибо знал он, не сидеть ему рядом с героями Улада.

Когда зала и комната были готовы, он приказал принести занавеси и покрывала, кровати и подушки, мясо и вино и всего вдоволь, а сам отправился в Эмайн Маха звать на пир Конхобара и его воинов.

Случилось так, что все мужи Улада были в Эмайн Маха. Они приветливо поздоровались с Брикреном и усадили его рядом с Конхобаром.

— Я зову вас на пир, — сказал Брикрен.

— Что ж, я приму твое приглашение, если его примут все улады. — ответил Конхобар.

Однако Фергус, сын Ройга, и другие заявили:

— Мы не поедем. Если мы поедем, мертвых у нас станет больше, чем живых, потому что Брикрен всех нас перессорит.

— Хуже будет, если вы не приедете, — пригрозил им Брикрен.

— А что ты сделаешь?

— Тогда точно перессорю, — сказал Брикрен, — королей и вождей, славных героев и простых воинов, пока вы все не перебьете друг друга. А если не выйдет, тогда поссорю матерей с дочерьми. Не выйдет это — всех жен Улада, чтобы они подрались друг с дружкой.

— Пожалуй, нам лучше принять приглашение, — сказал Фергус.

— Посоветуемся с вождями, — предложил Сенха, сын Айлиля.

— Недоброе случится, если мы не решим, как нам быть, — сказал Конхобар.

Мужи собрались на совет, и первым заговорил Сенха:

— Во избежание беды ты, Конхобар, должен защитить себя от Брикрена, если собираешься ехать к нему. Приставь к нему восемь мечников, и пусть он покинет дом, когда накроет столы.

Фербер Фербесон, сын Конхобара, отправился к Брикрену.

— С радостью все исполню, — сказал он. Мужи Улада покинули Эмайн — и король, и его свита, и его войско.

Брикрен же стал думать, как ему обмануть стражников и поссорить уладов. Первым делом он решил поговорить с Лойгайре Буадахом, сыном Конала, сыном Илайта.

— Доброго здравия тебе, Лойгайре Победитель, безжалостный молот Бреги, огненный молот Меата! Почему ты не первый из первых героев Улада?

— Могу быть и первым, если захочу, — ответил ему Лойгайре.

— И будешь, — сказал Брикрен, — если сделаешь, как я тебя научу.

— Сделаю.

— Ты станешь первым героем Ирландии, если сумеешь отвоевать долю победителя на моем пиру. За нее надо побороться, — продолжал он, — потому что она дорогого стоит. В ней много вина и в любое время покои в моем доме, в которых легко разместятся три добрых воина Улада, и семилетний боров, с рождения кормленный одним молоком, и вкусная еда весной, и творог со сладким медом летом, и орехи с хлебом осенью, и мясо с супом зимой. И еще семилетний бычок, вскормленный материнским молоком и сладкой травой, и пять дюжин сладких медовых пирогов. Такая доля победителя в моем доме. Ты же лучший из лучших в Уладе, и она по праву принадлежит тебе. Возьми ее. Когда день сменится вечером и пир будет в самом разгаре, пусть придет твой возница и возьмет твою долю победителя.

— Клянусь, если кто ему помешает, умрет на месте! — воскликнул Лойгайре.

Брикрен обрадовался, что у него так легко все получилось, и долго смеялся над Лойгайре Буадахом. Потом он подошел к Коналу Кернаху.

— Доброго здравия тебе, Конал, — сказал он, — герой многих битв и сражений, не раз побеждавший в бою героев Улада. Когда мужи Улада пересекают чужие границы, ты всегда на три дня и три ночи впереди, и позади тебя уже много рек и бродов. Ты стоишь на страже Улада, и ни один враг не минует тебя незамеченным ни справа, ни слева, ни сверху, ни снизу. Почему бы тебе не быть первым из первых?

Ловко Брикрен обошел Лойгайре, но с Коналом Кернахом ему понадобилось вдвое больше ловкости. Убедившись, что Конал не прочь ввязаться в ссору, Брикрен догнал Кухулина.

— Доброго здравия тебе, Кухулин, победитель Бреги, сияющее знамя Лайфе, любимец Эмайн, баловень жен и девиц. Давно уже ты не Кухулин, ибо ты первый из первых героев Улада. Твое слово в спорах и ссорах главное, твой суд справедлив, всем владеешь ты, о чем только могут мечтать мужи Улада. Храбр и доблестен ты без меры, и подвигам твоим нет равных. Почему же ты не берешь себе долю победителя, если ни один из мужей Улада не может сравниться с тобой?

— Клянусь! — вскричал Кухулин. — Если кто пожелает отнять ее у меня, поплатится головой!

Довольный Брикрен отошел от него и как ни в чем не бывало присоединился к войску, словно не задумал он поссорить первых героев Улада между собой.

Когда они наконец добрались до места, каждый занял положенное ему место в пиршественной зале. В одной половине дома расположились Конхобар и его свита, в другой — жены уладов.

Вместе с Конхобаром за стол сели Фергус, сын Ройга, Кельтхайр, сын Утехайра, Эоган, сын Дуртакта, Фиаха и Фихайг, сыновья короля, Фергус, сын Лета, Кускрайд, Сенха, сын Ай-лиля, три сына Фиахаха, которых звали Рус, Даре и Имхад, Муинремар, сын Кеиргинда, Эрге Эхбел, Амергин, сын Эсаита, Менд, сын Салхаха, Дубтах Доэл Улад, Ферадах Финд Фектнах, Феде лит, сын Илайра Хетинга, Фурбайде Фербенд, Ро-хад, сын Фатхемона, Лойгайре Буадах, Конал Кернах, Кухулин, Конрад, сын Марнаи, Эрк, сын Феделита, Айолан, сын Фергуса, Финтан, сын Найала, Кетерн, сын Финдтайна, Фа-кина, сын Сенкада, Конла-лжец, медоворечивый Айлиль, знатные мужи Улада, а еще юноши Улада и барды Улада.

Пока шли приготовления к пиру, музыканты развлекали воинов, но едва был накрыт стол, как король приказал Брикрену удалиться, и воины с мечами повели его к двери, но на пороге Брикрен остановился и крикнул:

— Доля победителя в моем доме дорогого стоит. Пусть ее возьмет себе первый из первых героев Улада!

С этими словами он ушел.

Распорядители поднялись со своих мест, чтобы оделить всех вином и мясом, и вместе с ними поднялся Кедланг, сын Риангабра и возница Лойгайре Буадаха.

— Подайте долю победителя Лойгайре Буадаху, потому что она принадлежит ему но праву.

Тотчас вскочил со своего места Ид, сын Риангабра и возница Конала Кернаха, и потребовал отдать долю победителя Коналу Кернаху.

Не уступил им и Лаэг, сын Риангабра и возница Кухулина.

— Доля победителя принадлежит Кухулину. Мужи Улада покроют себя позором, если не отдадут ее ему, потому что он самый храбрый из храбрых в Уладе.

— Это неправда, — сказал Конал.

— Это неправда, — сказал Лойгайре.

Они повскакали со своих мест, схватили мечи и щиты и набросились друг на друга. Тогда в одной половине залы словно вспыхнул пожар, так сверкали мечи и копья, а в другой стало белым-бело от белых щитов. Всех охватил страх. И все были на ногах. Ярость охватила Конхобара и Фергуса, сына Ройга, когда они увидели, как двое напали на одного, как Конал и Лойгайре вступили в бой с Кухулином. Однако никто не посмел вмешаться, пока Сенха не шепнул Конхобару:

— Пора тебе сказать свое слово.

Конхобар и Фергус вышли на середину и встали между славными мужами Улада, которым пришлось опустить мечи.

— Послушаетесь вы меня? — спросил Сенха.

— Да, — сказал Кухулин.

— Да, — сказал Конал.

— Да, — сказал Лойгайре.

— Вот мой совет вам. Сегодня мы разделим долю победителя поровну, а потом вас по справедливости рассудит Айлиль, король Коннахта, ибо мужам Улада лучше решать свой спор в Круахане.

Все вновь расселись по своим местам и подняли заздравные чаши. Ничто больше не нарушало воцарившегося веселья.

Брикрен и его жена все это время были в верхнем покое и наблюдали за тем, что происходило в зале. Раздосадованный Брикрен, которому не удалось поссорить мужей Улада, задумался о том, как ему поссорить жен Улада. Пока он думал, Федел Чистое Сердце вместе с пятьюдесятью другими женами покинула залу. Брикрен поспешил за ней.

— Доброго здравия тебе, жена Лойгайре Буадаха! Не зря называют тебя Федел Чистое Сердце, ибо всем ты взяла, и лицом, и мудростью, и знатностью. Сам Конхобар, король Улада, твой родич. Лойгайре Буадах — твой муж. Первой ты должна входить в залу, ибо ты первая из первых жен Улада. Если ты сегодня раньше других переступишь порог залы, быть тебе навеки королевой над женами Улада.

Федел пошла дальше, а следом за ней из залы вышла Лендабайр Благодатная, дочь Эогана, сына Дуртакта, и жена Конала Кернаха.

Брикрен поспешил к ней.

— Доброго здравия тебе, Лендабайр. Не зря называют тебя Благодатная, ибо к тебе обращают взоры и сердца мужи со всей земли. Нет никого красивее тебя. И если твой муж первый из первых мужей Улада, то ты по праву первая из первых жен Улада.

Брикрен ловко улестил Федел, но, чтобы улестить Лендабайр, ему понадобилось вдвое больше ловкости.

Потом вышла из залы Эмер и с нею пятьдесят жен.

— Доброго здравия тебе, Эмер, дочь Форгала Манаха, жена первого из первых мужей Улада! Не зря называют тебя Эмер Прекрасные Волосы. Короли и вожди Ирландии ссорятся из-за тебя друт с другом. Как солнце затмевает звезды, так ты затмеваешь других жен красотой лица, знатностью рода, молодостью, добрым именем, мудростью и красноречием...

Ловко Брикрен улестил Федел и Лендабайр, но вдвое больше ловкости понадобилось ему, чтобы улестить Эмер.

Когда Федел, Лендабайр и Эмер сошлись вместе, они не знали, что Брикрен говорил со всеми тремя.

Они отправились в обратный путь и поначалу шли медленно, словно не было у них никаких задних мыслей. Но постепенно они все убыстряли и убыстряли шаг, а возле самого дома подхватили юбки и побежали что было мочи, ибо поверили Брикрену и пожелали возвыситься. Шуму от них было не меньше, чем от сорока повозок. Дом пошатнулся, и мужи схватились за оружие, когда их бросило друг на друга.

— Стойте! — крикнул Сенха. — Это не враги. Это опять проделки Брикрена. Теперь он подбил жен на ссору. Клянусь, если не закрыть перед ними дверь, то лучше уж быть мертвым, чем живым!

Привратники поспешили исполнить приказ, однако Эмер, опередившая других жен, изо всех сил уперлась спиной в дверь и стала кричать, чтобы ей открыли, пока ее не догнали Федел и Лендабайр. Мужи повскакали со своих мест, чтобы прийти на выручку своим женам.

— Недобрая ночь предстоит нам! — вскричал Конхобар и с такой силой ударил серебряным жезлом о бронзовый столб, что все тотчас расселись по своим местам.

— Угомонитесь, — сказал Сенха. — Нас ждет словесная битва, а не битва мечей.

После этого три жены под защитой своих мужей начали знаменитую битву слов прекрасных жен Улада.

Первой заговорила Федел Чистое Сердце, и она сказала так:

— Мать, носившая меня под сердцем, была свободной и знатной женой, ровней моему отцу, и в жилах у меня течет кровь королей, отчего воспитывали меня, как королевскую дочь. Я красива лицом и телом, благонравна, учтива и храбростью не уступаю доблестному воину. Посмотрите на моего мужа Лойгайре! Разве мало его красные руки сделали для Улада? Он один стережет границы от врагов. Он — наша защита. Он — первый из первых. Его победы славнее побед других героев. Почему же мне, прекрасной и веселой Федел, не вступить сегодня первой в пиршественную залу?

Второй заговорила Лендабайр, и она сказала так:

— Я тоже красива, мудра и учтива, и это я должна первой войти в пиршественную залу.

Мой муж — непобедимый Конал. Гордо поднята его голова, когда он идет в бой. И гордо поднята его голова, когда он возвращается победителем с головами своих врагов.

Он всегда готов биться за Улад. Все броды под его защитой. Он — герой из героев.

Кто посмеет оспорить храбрость сына благородного Амергина? Конал ведет за собой храбрых мужей Улада.

Все взгляды устремлены на славную Лендабайр! Так почему бы мне не переступить первой порог королевской залы?

Третьей заговорила Эмер, и она сказала так:

— Ни одна из жен не сравнится со мной в красоте и мудрости. Ни одна не сравнится со мной в блеске глаз, доброте, благонравии и здравомыслии.

Никто не умеет радоваться и любить сильнее, поэтому все мужи Улада желают меня и все держат меня в своих сердцах. Будь я доступна им, завтра их жены остались бы без мужей.

Кухулин — мой муж. Если он пес, то сильный пес. Кровь на его копье, кровь на его мече, его белое тело черно от крови, его нежная кожа вся в шрамах от мечей и копий.

На запад устремлен его огненный взор. Нет защитника у Улада надежнее его! Повозка у него красная, и подушки в повозке тоже красные. Как лосось, прыгает он, совершая геройский прыжок. И черный подвиг, и слепой подвиг, и подвиг девятерых на его счету. Если выходит против него воинство, он его побеждает. И спасает гордые воинства от гибели. И находит радость в страхе врагов.

Ваши герои не стоят и травинки под ногами моего мужа Кухулина. И жены отворачиваются, едва завидя их. Мой муж — алая чистая кровь, а они — нечистоты, для которых жалко пучка травы.

Прекрасные жены Улада похожи на коров, когда стоят рядом с женой Кухулина.

Выслушав речи жен, Лойгайре и Конал бросились на стены и пробили в них дыры в свой рост, а Кухулин высоко поднял ближайшую стену так, что стали видны небо и звезды.

Первой вошла в залу Эмер и следом за ней пятьдесят жен, которые были с нею. А за ними и те дважды пятьдесят жен, которые сопровождали Федел и Лендабайр, которым было не под силу сравниться с Эмер, как их мужьям было не под силу сравниться с Кухулином.

Со всего маху Кухулин опустил стену, и она на семь футов ушла в землю, отчего дом перекосило и Брикрен с женой выпали во двор в самую грязь, где собаки рыли землю в поисках отбросов.

— Горе мне! — крикнул Брикрен. — Враги!

Когда он вскочил на ноги и увидел, что сталось с его домом, то хлопнул в ладоши и как был весь в грязи побежал в залу. Поначалу его никто не узнал, и тогда он вышел на середину и сказал:

— Горе мне, мужи Улада, что решил я задать для вас пир! Дороже всего на земле мне мой дом, поэтому кладу на вас заклятье: не нить вам, не есть и не спать, пока вы не уйдете из моего дома тем же путем, каким вошли в него.

Все вместе взялись мужи Улада за стены, но дом даже не покачнулся.

— Что нам делать?

— Делать нечего, — сказал Сенха. — Придется просить Кухулина.

Тогда мужи взмолились, чтобы Кухулин вытащил стену из земли, и громче всех кричал Брикрен:

— О король ирландских героев, если ты не поставишь дом как следует, никто его не поставит!

Пожалел Кухулин голодных воинов. Он встал, но с первой попытки и у него ничего не вышло. Тогда он рассердился, и над головой у него вспыхнул геройский огонь. Изо всех сил потянул он за стену так, что ребра у него разошлись и между ними могла бы поместиться нога мужа. Стена встала на место, и дом снова был, как прежде.

Улады вспомнили о мясе и вине. На одной стороне пировали могучие мужи во главе с Конхобаром, королем из королей Улада, а на другой стороне их жены — Федел Девяти Обличий (девять разных обличий она могла принять, и одно было прекраснее другого), и Финдхаем, дочь Катбада и жена Амергина Железная Челюсть, и Деборгил, жена Лугайда Краснополосно-го, и Эмер, и Федел Чистое Сердце, и Лендабайр, и другие знатные жены, всех и не перечислить.

Вскоре, однако, вновь поднялся шум. Это жены принялись расхваливать своих мужей. Не дожидаясь, пока их спор перейдет в ссору, встал со своего места Сенха, сын Айлиля, потряс веткой с колокольчиками и сказал так:

_ Хватит с вас одной битвы слов, а не то ваши мужья побелеют от ярости и тоже накинутся друг на друга.

По вине жен разбиваются щиты мужей, и они идут сражаться и убивать друг друга.

По вине жен мужи творят несообразное, рушат то, что не составить вновь, сносят с лица земли то, чего не вернуть. Уймитесь, жены героев! А не то накличете беду на свою голову!

Эмер ответила ему:

— Сенха, есть у меня право говорить, потому что я — жена первого из первых героев, который всех превосходит красотой, мудростью, красноречием, ибо он многому учился у многих!

Никто не в силах превзойти его в подвигах, ни в нагрудном подвиге, ни в яблочном подвиге, ни в призрачном подвиге, ни в кошачьем подвиге, ни в красно-вихревом подвиге, ни в копий-ном подвиге, а еще в быстром ударе, и в огненном дыхании, и в геройском крике, и в колесном подвиге, и никто не бросается так на острые шипы, как он.

Никто не сравнится с ним в юных летах, в красоте, в уме, в знатности, в сладкоречии, в храбрости, в доблести, в живости, в ловкости. Никто не сравнится с ним в охоте и в беге, в силе, в победах и в величии. Нет на всей земле мужа, который стоял бы вровень с Кухулином.

— Эмер, если то, что ты говоришь, правда, — сказал Конал Кернах, — пусть поднимется твой герой, и мы все поглядим, на что он способен.

— Ну уж нет, — вздохнул Кухулин. — Я устал. Вот наемся и высплюсь, а там посмотрим.

Правду сказал Кухулин. Утром того самого дня он увидел возле серого озера, где Слиаб Фуат, Серого коня из Махи. Едва тот вышел из озера, как Кухулин обхватил его руками за шею и проскакал на нем всю Ирландию, прежде чем привел его, но уже послушного своей воле, обратно в Эмайн. Точно так же он укротил Черного Канглайна из черного озера Канглен.

Он сказал:

— Сегодня Серый конь из Махи прокатил меня по великим равнинам Ирландии, по Бреги Меат, приморскому болоту Му-иртемне Маха, Мой Медбе, по Курех Клейтех Керне, Лиа в Линн Локарне, Фер Фемен Фергне, Курос Домнанде, по Рос Ройгне и Эо. И теперь я хочу есть и спать. Клянусь, кто помешает мне, горько пожалеет об этом.

— Шутка слишком затянулась, — сказал Брикрен. — Пусть несут мясо и вино, а битву жен отложим на потом.

Так они и сделали. Три дня и три ночи мужи и жены Улада ели, пили и веселились до упаду.

Повесть "Борьба за первенство в Уладе"

Из книги "Кельты. Ирландские сказания". – Перевод Л. Володарской. - М.: Арт-флекс. – 2000. Стр. 124-139.

Попировав, мужи и жены Улада возвратились в Эмайн, и с новой силой разгорелся спор между Коналом, Лойгайре и Кухулином за долю победителя. Пришлось вмешаться Конхобару и его мудрым советникам. Конхобар повелел героям отправляться в Круахан, что в Коннахте, чтобы рассудили их Айлиль и Медб.

— А если и они вам не указ, — сказал он, — то поезжайте к Курой, сыну Даре, в Слиаб Мис, что в Мунстере. Он рассудит вас по совести. Курой честен и справедлив, его дом всегда открыт для гостей, его рука крепка в бою, он все понимает и никого не боится, как настоящий король. Он даст вам мудрый совет, но только спрашивать его должен храбрый человек, ибо он сведущ в колдовстве и умеет то, чего никто не умеет.

— Сначала мы поедем в Круахан, — решил Кухулин.

— Согласен, — сказал Лойгайре.

— Едем, — заторопился Конал Кернах.

— Пусть первыми приведут твоих коней и первой запрягут твою повозку, — Кухулин сказал Коналу. — Поезжай первый.

— Мне это не нравится, — возразил Конал.

— Все знают, как упрямы твои кони и как ненадежна повозка, — заявил Кухулин. — Она такая тяжелая, что оставляет следы, по которым тебя и через год можно найти.

— Ты слышишь, Лойгайре? — завопил Конал. — Поезжай ты первый!

— Не смеши меня, — отозвался Лойгайре. — Никто быстрее меня не приедет к броду, и никто быстрее не отразит даже тучу летящих копий. Однако я предпочитаю узкие тропинки, и лучше мне не встречать другие повозки, чтобы не пугать воинов, которым всего-то и надо, что проехать мимо.

С этими словами Лойгайре запряг коней и прыгнул в повозку. Он направился на запад через Маг-да-Габал, равнину Двух Вил, через Бернайд-на-Форайре, Смотровую Брешь, через брод Карпат Фергус, через брод Морриган по направлению к Кар-тунд Клуана-да-Дам, Рябиновый Луг Двух Волов, через Дан-делган, Маг Слисех, Голую равнину и Бреги. Немного прошло времени, прежде чем его догнал Конал Кернах с другими доблестными мужами Улада.

Кухулин же не спешил, забавляя жен Улада своими подвигами. Девять подвигов он совершил с яблоками, девять — с копьями, девять — с ножами, не дав им ни разу упасть или коснуться друг друга. А еще он взял у них трижды пятьдесят иголок и подбросил их вверх одну за другой так, что каждая следующая вдевалась в глазок предыдущей. Потом он отдал женам их иголки.

Тем временем Лаэг везде искал его, а когда нашел, то принялся пенять ему:

— Жалкий слепец, совсем не осталось в тебе храбрости! Никогда не получишь ты долю победителя, потому что Конал и Лойгайре раньше тебя явятся в Круахан.

— Не думал я ехать, Лаэг, — признался Кухулин. — А теперь готовь повозку.

Лаэг запряг коней, и они отправились в путь.

К этому времени два героя Улада уже добрались до Маг Брег, Великолепного Луга, однако Кухулин, подстрекаемый Лаэгом, так мчался на Сером коне из Махи и Черном Кинглайне через Слиаб Фуат и Бреги, что догнал их задолго до Круахана.

Улады не жалели коней, под копытами которых сотрясалась земля. В Круахане оружие падало со стен на пол, и люди трепетали, как тростник на берегу реки.

Медб сказала на это:

— С тех пор как я в первый раз приехала в Круахан, ни разу не упомню такого грома, а ведь на небе ни облачка.

Финдабир Прекрасные Брови, дочь Айлиля и Медб, встала с кресла и поднялась в свой солнечный покой над большими воротами, чтобы посмотреть, кто едет. У нее было орлиное зрение.

— Матушка, я вижу повозку.

— Какая она? — спросила Медб. — Какого цвета впряженные в нее кони? Ты знаешь воина, который сидит в ней?

— Вижу! Вижу! — воскликнула Финдабир. — Два коня впряжены в повозку. Оба серые в яблоках и не уступают друг другу ни в росте, ни в красоте, ни в беге. Уши у них прижаты, головы высоко подняты, ноздри раздуты, лбы широкие и груди тоже, гривы и хвосты кудрявятся, и шаг у обоих ровный и быстрый. Повозка сделана из хорошего дерева и вся блестит. Еще я вижу два черных колеса и упряжь, украшенную серебром. Сидит в ней муж с рыжими волосами и длинной бородой, разделенной надвое, как вилы. На нем алый с золотом плащ. Бронзовый щит окаймлен золотой полосой. В руке у него копье, а на голове шапка из перьев невиданных птиц.

— Знаю, кто это, — откликнулась Медб. — Друг королей, всегдашний победитель в битвах, буря в войне, огонь в споре, нож в победе, который разрежет нас на куски. Могучий Лойгайре Красная Рука. Его меч рубит людей, как нож режет лук. И кулак его бьет не слабее, чем волна бьет берег. Клянусь богами моего народа, коли Лойгайре Буадах в ярости и едет драться с нами, то, как лук срезают близко к земле, так и нас он срежет, и многих других в Круахане, если не умилостивим мы его богатыми подношениями.

— Матушка! — крикнула Финдабир. — Я вижу еще одну повозку. И она не хуже первой.

— Расскажи мне о ней, — приказала Медб.

— Один впряженный в нее конь — рыжий. Широкими прыжками одолевает он броды и реки, горы и долины, и быстр он, как птица. Мне не уследить за ним. Другой конь гнедой. На полном скаку перепрыгивает он через поля между горами и скалами, и дубы ему не помеха. Куда-то торопится он. Повозка из хорошего дерева и вся изукрашена, колеса из сверкающей бронзы, и упряжь блестит серебром.

В повозке прекрасный обликом муж с длинными волнистыми волосами, щеки у него белые с ярким румянцем, и рубаха на нем белая, чистая, плащ — синий с алым, щит у него коричневый с желтым и по краю отделан бронзой. В руке у него сверкающее копье, а на повозке покрывало из перьев невиданных птиц.

— Знаю я, кто это, — отозвалась Медб. — Рык льва, огонь, который убивает, как острый камень. Привычно ему складывать голову к голове, из одной битвы бросаться в другую. Как форель режут острым камнем, так нас взрежет сын Финдкоем, если он в ярости.

Клянусь всеми клятвами моего народа, как пятнистых рыбин бьют на красном камне железными прутьями, так нас побьет Конал Кернах, если он решил пойти против нас.

— Я вижу еще одну повозку! — крикнула Финдабир.

— Рассказывай! — приказала Медб.

— В нее впряжены два коня под стать друг другу. Уши у них прижаты, головы подняты. Это красивые и сильные кони, ноздри у них раздуты, лбы широкие, гривы и хвосты завиты. Когда они идут шагом, комья земли вылетают у них из-под копыт, как стаи птиц, а когда бегут — пар вырывается из ноздрей и огонь из пасти. Один конь серый, легкий, стремительный. Другой — черный, с маленькой головой, и ни в чем не уступает первому. Весело скачут они рядом, словно туман в горах, олень на холме, заяц на равнине или зимний ветер в ночи.

Повозка сделана из самого лучшего дерева, колеса у нее железные, упряжь сверкает серебром, бронзой и золотом.

В повозке сидит усталый муж с потемневшим лицом, прекраснее которого не сыщешь во всей Ирландии. На нем алая туника, на груди пряжка из золота, а поверх плащ с белым капюшоном, украшенным золотом. Брови у него черные, как черна земля под ногами, глаза семи цветов и волосы тоже, а во взгляде у него любовь и пламя. На коленях он держит меч с золотой рукоятью, под рукой у него копье с острым наконечником, а на спине висит алый щит с серебряным ободком и золотыми фигурками зверей.

Впереди сидит возница. Он высокий, худой и весь в веснушках. У него рыжие волосы, на них золотой венец. На нем короткий плащ, и в руках, голых по локоть, он держит вожжи.

— Воистину то были капли перед ливнем, — сказала Медб. — Знаю я этого мужа. Он — как шум разгневанного моря, как огромная волна, в которой безумие дикого зверя, поднятого охотниками. Во время битвы он мчится прямо на врагов, и в его крике они слышат свою смерть. Он совершает подвиг за подвигом и кладет одну голову на другую, не считая. Его имя славят в песнях. Как на мельнице растирают солод в порошок, так нас разотрет по земле Кухулин.

Клянусь клятвой моего народа, — продолжала Медб, — если мельница с десятью жерновами растирает солод в пыль, то он и вовсе сотрет нас с лица земли, будь даже с нами целое воинство, если гнев не оставит его.

— Как скачут остальные улады? — спросила Медб. Финдабир ответила ей:

— Рука к руке, плечо к плечу, колесо к колесу. Так они скачут. Их кони словно гром в небе, словно волны, поднятые бурей, и земля дрожит под их копытами.

— Пусть наши жены принесут много холодной воды в бадьях, постелят мягкие ковры, нажарят вкусного мяса, сварят лучшего эля. Открывайте ворота, встречайте их по-доброму, и они не причинят нам зла.

Медб сама вышла во двор. И с ней трижды пятьдесят юных девиц с тремя бочками холодной воды, в которой она решила остудить воинственный пыл героев.

Потом она спросила их, будут они жить в одном доме или порознь, каждый в своем.

— Каждый в своем, — ответил Кухулин.

Прискакали остальные улады. Их тоже встретили Медб и Айлиль со всеми своими чадами и домочадцами и предложили им еду и постель.

Вышел вперед Сенха и поблагодарил Медб и Айлиля за гостеприимство.

Улады поспешили следом за хозяевами во дворец, и все нашли себе пристанище. Тем временем музыканты услаждали слух гостей музыкой. Конхобар и Фергус, сын Ройга, остались в покоях Айлиля, а еще бьшо девять покоев, и пировали там три дня и три ночи.

Когда все отпировали, Айлиль спросил Конхобара, что привело его в Круахан. Сенха ответил вместо Конхобара и все рассказал ему о ссоре жен, желавших первыми войти в пиршественную залу, и о ссоре мужей, желавших забрать себе долю победителя.

— Рассуди их, — попросил Сенха. Айлилю это не понравилось.

— Не в добрый час недобрый друг вспомнил обо мне.

— Нет никого справедливее тебя, — стоял на своем Сенха.

— Мне надо подумать, — сказал Айлиль, требуя отсрочки.

— Не думай слишком долго, — попросил его Сенха. — Кто защитит нас, если нет с нами наших героев?

— Три дня и три ночи.

— Три дня не повредят дружбе, — согласился Сенха.

Лойгайре, Конал и Кухулин остались ждать суда Айлиля, а остальные улады отправились в обратный путь, благодаря Медб и Айлиля и ругмя ругая злонравного Брикрена, затеявшего всех поссорить между собой.

В тот же вечер в честь трех героев Медб и Айлиль задали пир не хуже того, который задал уладам Брикрен, но только пировать герои должны были втроем. Едва стемнело, в залу ворвались отпущенные из пещеры сидов чудовища в обличии кошек. Конал и Лойгайре подскочили до потолка и до самого утра просидели на стропилах, забыв о мясе и вине.

Один Кухулин не встал с кресла. Едва чудовище приблизилось к нему, как он ударил его мечом, и, хотя меч соскользнул с каменной головы, чудовище больше ни разу не пошевелилось. Кухулин всю ночь не сводил с него глаз.

С первыми лучами солнца воинственные кошки исчезли, а потом пришел Айлиль, от которого ничего не укрылось.

— Теперь Кухулин может взять долю победителя? — спросил он Конала и Лойгайре.

— Нет, — ответили они в один голос, — потому что мы вышли сражаться с воинами, а не с кошками.

— Придется вам тогда, — сказала Медб, — эту ночь провести в доме моего приемного отца Эркола и его жены Гармны.

Но сначала Медб и Айлиль на славу накормили и напоили героев. Когда же они предложили им накормить коней, то Конал и Лойгайре взяли двухлетний овес, а Кухулин — отборный ячмень. Потом они отправились в путь и всю дорогу старались обогнать друг друга, но первым все же был Кухулин.

Эркол и Гармна приветливо встретили героев, которые не скрыли, что приехали ради испытания, и тогда Эркол и Гармна отправили их одного за другим сражаться с жившими в долине ведьмами.

Первым пошел Лойгайре, однако он не устоял против ведьм и возвратился без оружия и доспехов.

Вторым пошел Конал и тоже не устоял, но потерял только копье, а меч сохранил.

Третьим пошел в долину Кухулин. Ведьмы с воплями набросились на него, но Кухулин не отступил. Вот уже от копья и щита остались одни обломки, а ведьмы все били и били его без устали.

Увидел это Лаэг и крикнул:

— Эй, Кухулин! Бессильный трус! Слепой нгут! Куда делась твоя храбрость? Или ты хочешь, чтобы ведьмы одолели тебя?

Разгневался Кухулин и стал крушить и рубить окруживших его ведьм так, что вскоре всю долину залил их кровью. Когда же он возвратился с ведьмиными доспехами, Гармна и ее дочь Буан обрадовались, увидев его целым и невредимым, и с почетом проводили в дом.

Ночью герои отдыхали, а на другой день поутру Эркол вызвал их всех троих одного за другим на поединок.

Первым оседлал коня Лойгайре, но не успел он и глазом моргнуть, как конь Эркола убил его коня, а Эркол чуть не убил его самого, так что он побежал в Круахан и всем рассказал, что Эркол убил Конала и Кухулина.

Конал тоже бежал, после того как конь Эркола убил его коня, а его слуга утонул в реке, которую с тех пор называют Снам Ратханд.

Зато Серый конь из Махи не уступил коню Эркола и сам убил его, и Кухулин одолел Эркола, после чего привязал его сзади к повозке и поехал в Круахан.

Буан, дочь Гармны, побежала следом за ним, потому что полюбила Кухулина и не пожелала с ним расстаться. Следы от повозки Кухулина не терялись среди других следов, потому что он всегда ехал напрямик и нигде не сворачивал, даже если на его пути оказывались скала или глубокое ущелье. В одном таком месте Буан не рассчитала своих сил, упала и ударилась головой о камень. Она умерла, и то место стали называть Могилой Буан.

Когда Конал и Кухулин объявились в Круахане, то не сразу догадались, почему их оплакивают, ведь они не знали о лживой вести Лойгайре, будто они оба погибли от руки Эркола.

Все поняв, Айлиль скрылся в своем покое и долго стоял, прислонившись к стене. Он старался успокоить свои мысли, ибо знал, какая великая опасность грозит его королевству, если он совершит ошибку. Три дня и три ночи он не ел и не спал, пока Медб не сказала ему:

— Ты трус и только зря тянешь время! Я сама рассужу их, если ты боишься!

— Не под силу мне судить героев, — согласился с ней Айлиль. — Да и кому это под силу?

— Мне, — заявила Медб. — Да и что в этом трудного? Лойгайре и Конал Кернах не похожи друг на друга, как бронза и серебро. И Конал Кернах с Кухулином не похожи друг на друга, как серебро и красное золото.

Поразмыслив, Медб призвала к себе Лойгайре Буадаха.

— Привет тебе, Лойгайре Буадах, — сказала она ему. — Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя вместе с чашей из бронзы, на дне которой серебряная птица. Возьми ее как знак нашего суда, но никому ее не показывай, пока не предстанешь перед Конхобаром и всеми воинами Алой Ветви. Увидишь, что несут долю победителя, доставай чашу, и никто не посмеет оспорить ее у тебя, ибо мы вручаем тебе знак твоего первенства. — Лойгайре подали чашу, до краев наполненную сладким вином, и он одним глотком опорожнил ее. — Ты — первый из первых, — повторила Медб. — Живи сто лет и радуйся жизни, лучший из лучших в Уладе!

Едва Лойгайре ушел, как Медб призвала к себе Конала Кернаха.

— Привет тебе, Конал Кернах, — сказала она. — Мы считаем тебя первым из первых героев Улада и тебе отдаем долю победителя. Прими от нас серебряную чашу с золотой птицей на дне.

Напутствовав его так же, как она напутствовала Лойгайре, она попрощалась с ним и призвала к себе Кухулина.

— Король и королева зовут тебя к себе, — сказал ему гонец. В это время Кухулин играл в шахматы со своим возницей Лаэгом.

— Что я, дурак, чтобы шутить со мной шутки? — вскричал Кухулин и швырнул в гонца шахматной фигурой, попав ему между глаз, отчего он упал и умер, и Айлиль и Медб его не дождались.

— Клянусь! — воскликнула Медб. — С Кухулином нелегко иметь дело!

Она сама пошла к нему и обняла его обеими руками за шею.

— Обманывай других, — сказал ей Кухулин.

— Великий сын Улада! Слава Ирландии! — вскричала Медб. — У нас и в мыслях не было обмана. Даже если бы все герои Ирландии собрались здесь, доля победителя все равно досталась бы тебе, потому что никто не сравнится с тобой храбростью, славным именем, молодостью, великими подвигами!

После этих слов Кухулин встал и вместе с Медб пошел в королевский дворец. Айлиль ласково встретил его и вручил ему до краев наполненную сладким вином золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев на дне.

— Ты — первый из первых, — сказала Медб, — и я желаю тебе жить сто лет и радоваться жизни, лучший из лучших в Уладе!

— Вот что мы решили, — в один голос сказали Айлиль и Медб. — Как ты первый из первых героев Улада, так и твоя жена первая из первых жен Улада. Она правильно сделала, что первая вошла в пиршественную залу, потому что кому, как не ей, быть королевой над уладскими женами.

Кухулин одним глотком опорожнил чашу и, попрощавшись со всеми, отправился в обратный путь. Вечером он был уже в Эмайн Маха.

Среди уладов не нашлось ни одного смельчака, который спросил бы героев о решении Айлиля и Медб, а там подошло время садиться за столы да приниматься за пир.

Оставив споры, воины Улада ели, пили и веселились. Явился на пир и Суалтам, сын Ройга и отец Кухулина. В его честь Конхобар приказал вкатить в залу бочку своего лучшего вина.

Тем временем дошла очередь и до доли победителя.

— Сегодня долю победителя получит один из трех героев, возвратившихся из Круахана, — сказал злоязычный Дуабтах. — Верно, они принесли знаки, по которым мы узнаем, кто из них первый из первых.

Тут вскочил с места Лойгайре Буадах и высоко над головой поднял бронзовую чашу с серебряной птицей.

— Доля победителя моя!

— Нет! — завопил Конал Кернах. — Вот моя чаша! — И он высоко поднял серебряную чашу с золотой птицей на дне. — У тебя чаша бронзовая, а у меня серебряная! Доля победителя моя!

— Нет! — крикнул, поднимаясь, Кухулин. — Король и королева обманули вас. Доля победителя моя! Смотрите на мою чашу!

С этими словами Кухулин поднял над головой золотую чашу с птицей из драгоценных каменьев.

— Если судить по-честному, то я — первый из первых, — сказал Кухулин.

— Ты, — согласились Конхобар и Фергус и все остальные улады. — Таково решение Айлиля и Медб.

— Клянусь, — вскричал Лойгайре Буадах, — не просто так тебе вручили золотую чашу. Ты ее купил! Сколько золота и серебра ты дал Айлилю и Медб, чтобы они назвали тебя первым из первых? Честью клянусь, их суждение мне не указ!

Герои, выхватив мечи, выскочили на середину, однако Конхобар встал между ними, так что Лойгайре, Коналу и Кухулину пришлось умерить свой пыл.

— Придется вам ехать к Курои, чтобы он решил ваш спор, — сказал Сенха.

— Согласен, — сказал Лойгайре Буадах.

— Согласен, — сказал Конал Кернах.

— Согласен, — сказал Кухулин.

На другой день рано поутру все трое — Лойгайре, Конал и Кухулин — отправились в путь. У ворот крепости Курой они распрягли повозки, а во дворе их приветливо встретила Бландад, дочь Минды, жены Курой, которого не было дома. Однако он все знал наперед и заранее наказал жене, как ей принимать гостей. Она все сделала как полагается. Сначала подала им воду умыться с дороги, потом вина — прогнать все печали, потом приказала слугам помягче постелить постели, чтобы не пожаловались герои на негостеприимство.

Когда же наступил вечер, Бландад сказала героям, что им до возвращения Курой наказано сторожить крепость.

— Так он велел. И еще он велел передать, чтобы первым стал на стражу самый старший из вас.

Курой же, где бы он ни был, каждый вечер заколдовывал крепость, и она крутилась, как мельница, чтобы после захода солнца ни один недруг не нашел вход в нее.

В первую ночь встал на стражу Лойгайре Буадах, потому что годами он был старше других. Незадолго перед рассветом он увидел, как на западе поднялась от моря тень и направилась к нему. Она была длинной и очень страшной и в конце концов приняла обличив великана, голова которого упиралась в небо, а ноги попирали сверкающее море. В руках у него были выдранные из земли дубы, которые и шести коням не сдвинуть с места. Великан швырнул одним дубом в Лойгайре, но промахнулся. Так он промахивался три или четыре раза, и Лойгайре остался жив и невредим, да еще с неразбитым щитом, отчего осмелел и метнул в великана копье, но не причинил ему никакого вреда.

Великан в ответ протянул руку и схватил Лойгайре, который, хотя был высоким и сильным, почувствовал себя словно годовалый младенец у него на ладони, а великан, повертев его в пальцах, как вертят шахматную фигурку, полумертвого бросил его во двор крепости, да в самую грязь. В это время все ворота были на запоре, поэтому в крепости решили, что он сам перепрыгнул через стену и таким образом вызвал других героев на соревнование.

Миновал еще один день, и наступила очередь Конала стеречь крепость, потому что он был старше Кухулина. С ним произошло то же, что с Лойгайре.

А на третью ночь наступил черед Кухулина.

Около полуночи он услыхал шум, а когда в небе поднялась полная луна, то увидел девять серых теней над болотом.

— Стойте! — крикнул Кухулин. — Кто вы? Если друзья, то идите с миром, а если враги — не ждите пощады!

Тени зашумели-закричали, но Кухулин отрубил всем девяти головы, и они упали, бездыханные, на землю.

Кухулин стал стеречь крепость дальше.

Еще девять воинов вышли против него, и еще девять, но он всех победил и всем отрубил головы, которые сложил в кучу вместе с оружием.

Приустав, Кухулин все же внимательно вглядывался во тьму и услыхал вдруг, что озеро поблизости зашумело, словно бурное море. Ему очень хотелось отдохнуть, но долг превыше всего, и он решил посмотреть, что там такое. Из озера поднимался длинный-предлинный червь, который уже повернулся раскрытой пастью к крепости, намереваясь проглотить один из приглянувшихся ему домов.

Кухулин подпрыгнул, обхватил одной рукой шею червя, а другую засунул ему в пасть, вытащил у него из груди сердце и бросил его на землю. Враг Кухулина упал бездыханным, и Кухулин разрубил его мечом на куски, а голову бросил поверх остальных голов.

Совсем обессилел Кухулин и не двигаясь просидел почти до рассвета, как увидал вдруг тень великана, шагавшего к нему с запада — от моря.

— Ну и ночка! — вздохнул великан.

— Смотри, как бы не пришлось еще хуже! — пригрозил ему Кухулин.

Великан замахнулся на Кухулина бревном, но оно не задело героя. Тогда он бросил в него еще три или четыре дерева, но все они пролетели мимо, не причинив Кухулину вреда. Великан протянул руку, чтобы схватить Кухулина, как было с Лойгайре и Коналом, но Кухулин прыжком лосося взобрался великану на голову и вытащил меч, чтобы отрубить ее, великан взмолился:

— Жизнь за жизнь, герой.

Он исчез и больше никогда не показывался.

Кухулин же, подивившись про себя, как это Лойгайре и Конал сумели перепрыгнуть через стену, такую высокую и широкую, что он два раза прыгал и оба раза безуспешно, разгневался и, отойдя подальше, разбежался, едва касаясь ногами травы. Он все-таки одолел ее и оказался прямо у дома Курой. Кухулин толкнул рукой дверь и, тяжело вздыхая, вошел.

Тотчас услыхал он голос Бландад, дочери Курои:

— Ты вздыхаешь не как побежденный. В твоем вздохе радость победителя.

Дочь короля все знала о том, что пришлось претерпеть Кухулину.

— Долю победителя заслужил Кухулин, — сказала она Лойгайре и Коналу. — Да вы и сами знаете, что не сравнитесь с ним в бою.

— Я не согласен, — в один голос заявили Лойгайре и Конал. — Наверняка его друзья-сиды стараются, чтобы мы уступили ему без спора. Не быть этому.

Тогда Бландад от имени Курои наказала им возвращаться в Эмайн Маха и там его ждать. Герои простились с дочерью короля и отправились в обратный путь — туда, где их ждали воины Алой Ветви.

Много ли, мало ли прошло времени, все улады собрались в Эмайн, и, когда они устали мериться силами, Конхобар и Фер-гус, сын Ройга, и все остальные отправились в дом Алой Ветви. Однако между ними не было Кухулина. И Конала Кернаха тоже не было. А другие все были.

Перед самым вечером, когда усталый день завершал свой путь, они увидали высокого неуклюжего мужа, к тому же уродливого лицом. Когда он переступил порог залы, Конхобар подумал, что ни один из уладов не дотянется ему даже до пояса.

Смотреть на него и то было страшно. Прямо на тело у него была надета плетенка, какой обычно покрывают коров, сверху он накинул серый плащ, а над головой колыхалась ветка величиной с коровник на тридцать коров. У него были желтые голодные глаза. В правой руке он держал топор, который весил не меньше пятидесяти железных котлов, да такой острый, что и волос разрубил бы, если бы порыв ветра бросил его на острие. Пройдя ползалы, он наклонился над бревном с необрубленными ветками, которое лежало возле очага.

— Кто ты? — спросил его злоязычный Дуабтах. — Разве нет другого места в зале, что ты вышел на середину? Что тебе нужно? Деревяшку на растопку? Или ты хочешь сжечь наш дом?

— Меня зовут Уат Чужестранец. И мне не нужны ни деревяшка, ни ваш дом. А нужен мне муж, которого я не могу найти, хотя обошел уже всю Ирландию и многие другие земли, муж, который держит свое слово и не обманет меня, что бы ни случилось.

— О чем ты говоришь? — спросил его Фергус.

— Вот топор, — сказал Уат. — Пусть кто-нибудь отрубит мне голову сегодня при условии, что завтра я отрублю голову ему. Вы, улады, по всей земле известны своей силой, своей ловкостью, своей храбростью, своей гордостью, своими высокими мыслями, своим мужеством, своей правдивостью, своей щедростью. Словом, не найдется ли среди вас муж, который всегда выполняет обещанное? О тебе я не говорю, Конхобар, потому что ты — король. И о Фергусе, сыне Ройга, я тоже не говорю. Но среди остальных неужели не найдется муж, готовый отрубить мне голову, чтобы завтра подставить мне свою?

— Несправедливо чернить всю страну, — заявил Фергус, — если ты не можешь найти одного человека.

— Значит, не найдется среди вас настоящий герой, коли нет на пиру Конала Кернаха и Кухулина?

— Наклонись, дурак, и я отрублю тебе голову! — крикнул Лойгайре. — А завтра приходи за моей головой.

— Клянусь, ты неплохо придумал, — сказал Дуабтах, — отрубать человеку голову, а долг отдавать на другой день.

Никто из уладов не знал, что Уат заколдовал свой топор. Он положил голову на бревно, Лойгайре взмахнул топором и когда опустил его, голова чужестранца покатилась на пол, а из шеи во все стороны хлынули потоки крови. В страхе все застыли на месте.

— Клянусь, — проговорил Дуабтах, — если этот Чужестранец завтра придет, он никого в живых не оставит.

Он пришел. Лойгайре дрогнул сердцем и как сквозь землю провалился. Правда, в этот день на пир явился Конал Кернах и сказал, что готов заключить с Чужестранцем договор. Дальше все было, как накануне. Когда Уат пришел взыскать с Копала долг, тот как сквозь землю провалился.

На третий день на пир пришел Кухулин.

— Слушайте, мужи Улада, — принялся Уат высмеивать уладов, — оставила вас храбрость, и вы не достойны славного имени, когда-то принадлежавшего вам по праву. Где же ваш Кухулин? Или на его слово тоже нельзя положиться?

— Мне не надо договора, — крикнул Кухулин. — Вот он я! А ты, пугливая муха, похоже, боишься смерти!

С этими словами Кухулин выпрыгнул на середину залы и, отрубив Уату голову, подбросил ее до потолка, отчего весь дом пошел ходуном.

На другой день только и разговоров было среди мужей Улада, придет Кухулин или не придет в пиршественную залу отдать долг. Кухулин пришел и как ни в чем не бывало уселся за стол.

Правда, тяжело было у него на сердце, и, заметив это, мужи Улада постарались его развеселить, но только зря старались.

— Не покидай меня, пока я не умру, — попросил герой Конхобара. — Скоро смерть за мной пришла. Но лучше мне умереть, чем нарушить слово.

Едва стемнело, явился Уат.

— Где Кухулин?

— Здесь я! — крикнул Кухулин.

— Что-то невесело ты глядишь, видно, боишься смерти. Но ты не обманул меня.

Кухулин вышел на середину и положил голову на бревно.

— Получше-ка вытяни шею, — приказал Уат.

— Хватит! Не тяни больше. Клянусь, я не мучил тебя вчера. Кухулин вытянул шею, и Уат поднял топор до потолка, отчего ветка у него на голове задела стропила и, потревоженные, они зашумели, как лес в грозу. Он опустил топор, но не на шею Кухулину. а рядом, и тотчас улады узнали Курой, сына Даре, который явился испытать героев.

— Вставай, Кухулин, — сказал он. — Ни один герой Улада, как бы он ни пыжился, не сравнится с тобой в храбрости и честности. Ты — первый из первых героев Ирландии, и доля победителя принадлежит тебе, а твоей жене — первое место среди жен Улада. Если же кто попытается оспорить мое слово, клянусь клятвой моего народа, горько пожалеет об этом.

С этими словами Курои исчез.

Так закончилась словесная битва прекрасных жен Улада и ссора мужей Улада из-за доли победителя.

 

Отрывки из саги "Сватовство к Эмер"

…Правил некогда в Эмайн Махе великий и славный король по имени Конхобар, сын Фахтна. Ни в чем не знали тогда недостатка улады. Были среди них мир, покой и довольство, хватало плодов, всякого урожая и добычи на море, под доброй властью жили все по праву и справедливости. Порядок, согласие да изобилие царили в королевских покоях Эмайн.

Вот каковы были те покои, что звались Красная Ветвь Конхобара и во всем походили на Медовый Покой. По девять лож стояло там от очага до стены. В тридцать пядей высоты была каждая из, отделанных бронзой, стен королевского дома. Все они были украшены резьбой по красному тису. Снизу был деревянный пол, а сверху крытая черепицей крыша. Сразу у входа — ложе самого Конхобара, с серебряным основанием и столбами из бронзы. На их верхушках сияло золото и драгоценные камни, так что не отличить было подле них дня от ночи. Сверху спускалась к ложу серебряная пластина. По всему дому был слышен ее звон, и стоило Конхобару ударить в нее королевским жезлом, как все улады тотчас же замолкали. Двенадцать лож для двенадцати колесничных бойцов окружали ложе короля.

Поистине все доблестные воины Улада могли собраться в тот дворец на пир, и все ж ни один из них не теснил другого. Славны и прекрасны были доблестные воины, что сходились во дворце в Эмайн. Немало празднеств и сборищ случалось там, и были на них пение, игры и музыка — воины показывали свою ловкость, филиды пели, а арфисты и прочие музыканты играли…

… - Вот славное дело для мальчика! — сказала девушка,— но все же не достиг ты силы повелителя колесницы.

- Воистину, о девушка,— сказал Кухулин,— хорошо воспитал меня мой господин Конхобар. Не как скупец, грабящий свое потомство, не между печью и квашней, между стеной и очагом, не у кладовой воспитал меня он. Среди воинов и колесничных бойцов, среди друидов, кравчих и музы кантов, филидов и мудрецов, знатных людей и владельцев земель Улада вырос я, так что стал сведущ в их мудрости и искусстве…

… И все же,— говорил он,— если бы Кухулин отправился в Шотландию к Домналу Милдемалу, то от того возвеличилось бы его боевое искусство, а если бы довелось ему побывать у Скатах, дабы обучиться боевым приемам, то превзошел бы он великих бойцов всей Европы.

И оттого предлагал это Форгал Кухулину, чтобы тот не вернулся назад… Кухулин же отправился в путь с Лоэгайре Буадахом и Конхобаром, хотя иные считают, что был с ними еще Конал Кернах. … Поклялся тогда каждый из них хранить верность другому, если только смерть не заставит кого-то покинуть другого. Повелел каждый из них другому хранить их дружбу, и отправился Кухулин в Шотландию.

Когда же пришли они к Домналу, научил он их как раздувать мехи через четырехугольный камень. До того им приходилось стараться, что пятки их начинали чернеть или синеть. Потом научил он воинов взбираться но воткнутому копью до самого наконечника и стоять на нем. Между тем, полюбила Кухулина дочь Домнала. Имя ее было Дорнола. Воистину ужасен был ее облик. Огромны были ее колени, пятки были вывернуты вперед, а носки назад. Громадные серо-черные глаза были у нее на лице. Непомерен был лоб девушки, а само лицо, чернее чаши смолы. Грубые ярко-рыжие волосы были уложены в косы вокруг ее головы. Отказался Кухулин разделить се ложе, и тогда поклялась девушка отомстить ему за это. Сказал Домнал Кухулину, что не закончено будет его обучение, если не побывает он на севере у Скатах. И отправились тогда в путь все четверо: Кухулин, Конхобар, правитель Эмайн, Конал Кернах и Лоэгайре Буадах. И тут вдруг словно встала у них перед глазами Эмайн Маха. Не смогли снести этого Конхобар, Конал и Лоэгайре. Дочь Домнала наслала на них это видение, дабы разлучить Кухулина с его товарищами и сгубить его…

Отрывок из саги "похищение быка из Куальнге начинается"

… — Как зовут тебя? — снова спросила Медб.

— Не трудно сказать — я Фейдельм — ведунья из Сид Круахан.

— Поведай же, о Фейдельм-ведунья, что видишь ты, глядя на войско?

— Красное вижу на всех, алое вижу.

— Знаю,— молвила Медб,— что одолела нынче немощь Конхобара в Эмайн.
Побывали там мои гонцы и нечего нам страшиться уладов. Ответь не тая, о Фейдельм, Фейдельм-ведунья, что видишь ты, глядя на войско?

— Красное вижу на всех, алое вижу.

— Овладела немощь Кускрайдом Менд Маха, сыном Конхобара на Инне Кускрайд. Побывали там мои гонцы и нечего нам страшиться уладов. Ответь не тая, о Фейдельм, Фейдельм-ведунья, что видишь ты, глядя на войско?

— Красное вижу на всех, алое вижу.

— Немощью охвачен Эоган, сын Дуртахта в Рат Айртир. Побывали там мои гонцы и нечего нам страшиться уладов. Ответь же не тая, о Фейдельм, Фейдельм-ведунья, что видишь ты, глядя на войско?

— Красное вижу на всех, алое вижу.

— Охватила немощь Келтхайра, сына Утехайра в его крепости. Побывали там мои гонцы и нечего нам страшиться уладов…

… Меж тем обратился Айлиль к Фергусу:

— Диву даюсь и не в силах помыслить, кто подступил к нам у этой границы и вмиг поразил четырех, что ушли вперед всех. Уж не был ли то сам Конхобар, сын Фахтна Фатаха, правитель уладов?

— Нет уж, сдается мне,— молвил Фергус,— да и не дело хулить его издали. Не сыскать такого, чем не поручился бы он за свою честь. Будь это он, явилось бы с ним его войско и лучшие мужи Улада, и, если бы даже ирландцы, шотландцы, бритты и саксы против него бы всем множеством разом сошлись в одном месте, в одном лагере, на одном холме, в битве бы всех одолел он, не познав поражения…

Из "Старины мест":

55. Лох Лейн

Почему так названо Лох Лейн?

А вот почему. Лен Линфиаклах, сын Байн Болгайг, сына Баннаха, сына Гламмаха, сына Гомера, был кузнецом из Сид Бодб. Он-то и жил в озере, мастеря сверкающие чаши для Фанд, дочери Флидас. И всякий раз, когда под вечер кончал он работу, то забрасывал свою наковальню на восток к Индэойн на Десе до самого могильного холма. Три потока изливала Фанд на нее — поток воды, поток пламени и поток чистейших пурпурных камней. То же делал Неманнах, когда отбивал чашу Конхобара, сына Несс, на севере. Оттого и назвали так Лох Лейн.

Сага "Теваль, королевна океана"

В старинные дни жил на острове Мэн кузнец богов Кулан. Это было время, когда Конхобар находился при дворе короля Ульстера и не имел ничего, кроме меча в руке. Был он знатным красивым юношей, и пришло ему в голову сделаться королем самому. Поэтому пошел он однажды к друиду из Клохера, чтобы спросить у него, как это лучше сделать. "Отправляйся на остров Мэн, — сказал друид. — Там ты найдешь великого кузнеца Кулана. Попроси, чтобы он сделал тебе меч, копье и щит, — с ними ты завоюешь королевскую власть над Ульстером".

Конхобар пошел прочь, нанял лодку и вышел в море. Он высадился на Мэн и направился прямо к кузнице Кулана. Когда он добрался до нее, была ночь, и красное пламя горна блистало сквозь темноту. Из кузницы слышалось гуденье мехов и удары молота о наковальню. Когда он подошел ближе, огромный, величиной с теленка пес стал лаять и громоподобно рычать, вызывая из дома хозяина.

"Кто ты, юноша?" — спросил тот.

"О, Кулан! — вскричал Конхобар. — Я пришел от друида из Клохера, он велел мне просить тебя сделать для меня меч, копье и щит, ибо только с оружием, изготовленным тобою, могу я завоевать королевскую власть над Ульстером".

Лицо Кулана вначале потемнело, однако, присмотревшись к Конхобару, он увидел, что у того облик человека, который далеко пойдет, и он сказал: "Оно будет сделано для тебя, но ты должен подождать, ибо работа долгая". Так Кулан начал изготовлять оружие, а Конхобар остался ждать на острове.

В одно прекрасное майское утро, когда солнце только что взошло над Кронк-ин-Ирре-Ла, он прохаживался по берегу, спрашивая себя, как долго еще Кулан будет делать ему оружие, и думая, что пора ему возвращаться. Прилив отхлынул, и на мокром песке сверкало солнце. Внезапно он увидел, как на гребне волн в нескольких шагах от него что-то поблескивает. Он подбежал туда и узрел самую прекрасную женщину, какую когда-либо видел; она крепко спала. Ее волосы были золотые, как цветущий дрок, ее кожа была белее, чем морская пена, ее губы были красны, как коралл, а щеки ее розовели, как облачка, что проплывают перед ликом встающего солнца. Края ее платья из многоцветных водорослей воздымались и опадали в такт колыханью волн. Жемчуга светились на ее шее и запястьях. Конхобар стоял и смотрел на нее. Он знал, что это морская дева и что как только она проснется, то ускользнет

обратно в океан и будет потеряна для него. Поэтому он крепко связал ее своим поясом.

Затем она пробудилась, открыла свои глаза, синие как море, и когда увидела, что она связана, то в ужасе закричала: "Отпусти меня, человек, отпусти меня!" Конхобар не отвечал, и тогда она снова воскликнула: "Отпусти меня, умоляю тебя!" — голосом, нежным, как музыка Хом Мора, Чудесного Скрипача.

В это время Конхобар чувствовал, что отдал бы все, что имеет, чтобы удержать ее. Он ответил с трепетом:

"Женщина, сердце мое, кто ты?"

"Я Теваль, королевна океана, — сказала она, — освободи меня, прошу тебя".

"Но если я освобожу тебя, — сказал Конхобар, — ты покинешь меня".

"Я не могу остаться с тобой, Конхобар! — воскликнула она. — Освободи меня, и я дам тебе драгоценный дар".

"Я отпущу тебя, — ответил Конхобар. — Не ради подарка, но потому, что не могу противиться тебе".

Он развязал свой пояс на ней, и она сказала: "Мой дар тебе таков: иди теперь к Кулану, который делает тебе щит, и скажи ему, что Теваль, королевна океана, велит запечатлеть ее облик на щите, а по окружности вырезать ее имя. Всегда носи его с собою в битву, и, когда посмотришь на мое лицо и назовешь мое имя, сила твоих врагов покинет их и войдет в тебя и твоих людей". Сказав это, она махнула Конхобару своей белой рукой и погрузилась в волны. Он долго смотрел с печалью на то место, где она исчезла, а затем медленно побрел к кузнице Кулана и передал ему послание. Кулан завершил громадный щит так, как велела королевна, а также выковал для Конхобара волшебный меч с золотой рукоятью и копье, усыпанное драгоценными камнями. Затем Конхобар, в своем малиновом плаще и белой, вышитой золотом рубашке, снаряженный своим величественным щитом и могучим оружием, возвратился в Ирландию.

Все, что сказала королевна океана, сбылось. Когда он шел в битву, он смотрел в ее прекрасное лицо на своем щите и кричал: "Помоги, Теваль!" Тогда он чувствовал, что в него входит сила, подобная силе великана, и он косил своих врагов как траву. Вскоре он прославился по всей Ирландии своими великими деяниями и стал, наконец, королем Ульстера. Затем он пригласил Кулана жить в свое королевство и отдал ему равнину Муйртемне, чтобы Кулан поселился там.

Но прекрасной морской девы он больше никогда не видел.

ПРИМЕЧАНИЯ

Устное предание из собранной в начале XX века коллекции Софии Моррисон. Остров Мэн в общей для гэлов традиции связан с Ирландией многими нитями письменных и устных повествований. Кроме известного нам Мананнана, фигурирующего в т. н. Мифологическом цикле ирландских сказаний, с островом Мэн общая традиция связывает героев цикла Ульстерского, цикла Королевского и, наконец, цикла Финна. Причем между текстами, записанными в средневековой Ирландии, и преданиями, бытовавшими на острове Мэн в устной форме, видно большое соответствие. Это доказывается, между прочим, и текстами, приведенными в наст. изд.

"Теваль, королевна океана" — мэнское предание, которое записано в начале XX века, но имеет прямое отношение к Ульстерскому циклу, который складывался задолго до конца XI века, когда основные его тексты были переписаны в "Книгу Бурой Коровы".

Можно сказать, что устная мэнская традиция сумела до XX века сохранить древнюю Память, общую для Мэна с Ирландией.

Перевод сделан по изданию: Morrison S. Manx fairy tales. London: David Nutt, 1911.

Кузнец богов Кулан. — В ирландской традиции известен прежде всего по отношению к знаменитому герою Ульстерского цикла Кухулину, чье имя (Сu-Chulain) означает "Пес Кулана". То, что Кулан был "кузнецом богов", а точнее — Племени Богини Дану, известно из более поздних источников. Так Кулан именуется, например, в сказании "Охота на Слиав Куллин" из собрания П. Джойса [70, р. 237].

На Кулана были перенесены многие характеристики "первокузне-ца" Племени Богини Дану по имени Гоибниу, который возглавлял в этом Племени сословие Aes Dana, то есть Людей Искусства. В сказании "Битва при Маг Туиред", например, читаем: "Собрались у Луга величайшие из Племен Богини Дану, и спросил он [Луг] у своего кузнеца Гоибниу, как сумеет тот послужить им своим искусством. "Нетрудно ответить, — промолвил кузнец, — коли даже случится ирландцам сражаться семь лет, то вместо любого копья, соскочившего с древка, или меча, что расколется в схватке, смогу отковать я другие. И уж тогда ни один наконечник, откованный мною, не пролетит мимо цели, а кожа, пронзенная им, не срастется вовеки". И действительно, написано далее, "все их [Племени Богини Дану] притупленное и треснувшее оружие на другой день оборачивалось целым, ибо кузнец Гоибниу без устали выделывал копья, мечи и дротики" [27, с. 42—43].

Известно, что древняя Европа относилась к сословию кузнецов с мистическим почтением, которое сохранилось в устной и письменной традиции кельтов. Роберт Грейвс справедливо пишет, что "в бронзовом веке и в начале железного века кузнецы, которые, как поэты и врачеватели, непосредственно подчинялись Музе, никогда не украшали свои работы бессмысленным орнаментом. Все, что они делали, — меч, наконечник копья, щит, нож, ножны, застежка, кувшин, кружка, ведро, зеркало, — имело магические свойства, о которых говорили форма и размеры узоров" [3, с. 334].

В ирландской "Книге Гимнов" (XII в.) сохранилась молитва св. Патрика, в которой он просит защиты "против чар женщин, кузнецов и друидов" [71, р. 295].

Конхобарлегендарный король одного из пяти исторических королевств Ирландии, именно Ульстера (Улада) на севере страны. Согласно традиции, жил на рубеже н. э. и правил в знаменитой столице Ульстера, Эмайн-Махе (разрушена в IV в.).

В ирландской традиции вокруг Конхобара группируется один из трех воинских "орденов" страны, а именно "орден" Красной Ветви, главные герои которого — Кухулин, Конал Кернах и некоторые другие. В Ульстерском цикле сказаний Конхобар становится королем Ульстера, сместив прежнего короля, Фергуса Мак Ройха, однако не силой, как в мэнском предании о Теваль, а обманом: Фергус женился на матери Конхобара (Несс) и в качестве свадебного дара предоставил свой трон ее сыну — "на зиму и лето", что означало не только "год", но и "вечность" [28, с. 99 и 174].

Клохер (Clogher) — некогда друидическое капище, а затем древнее епископство в Ульстере, нынешнем графстве Тирон. Джон О'Донован писал, что название Клохер, по преданию, происходит от камня, называемого Cloch-oir, то есть Золотой камень, у которого ирландцы-язычники поклонялись идолу по имени Керман Келстах [36, I, р-302].

В одно прекрасное майское утро...Вероятно, это утро 1 мая, которое по кельтскому календарю означало Бельтан, начало лета, и сопровождалось у всех кельтских народов богатой древней обрядностью (см. "Бельтан" в наст. изд.).

В кельтской традиции многие важные встречи случаются именно на Бельтан, как, например, встреча Томаса Рифмача с Королевой фей [33, с. 90—105].

Кронк-ин-Ирре-Ла (Сгопк-уп-1ггее-Ьаа) — "Холм Восходящего Дня" на юго-западе острова Мэн, неподалеку от горы Барруль. Вероятно, именно этот Холм предание называет Холмом Мананнана (см. "Приход св. Патрика" в наст. изд.).

...это морская дева...Кельтская традиция богата примерами такого рода. В "Книге Бурой Коровы" (ок. 1100 г.) содержится сказание под названием "Погибель Эохи Мак Майреда", главное действующее лицо которого — королевна Либан, ставшая русалкой и пойманная через триста лет после этого монахами из Бангора на севере страны [15, с. 89—97]. В ирландской хронике (СЬгошсит 5со1огит), написанной в XVII веке, под 565 г. значится: "В этом году на берегу Олларба [реки Ларны] в сети Ведана, сына Иннле, рыбака [святого] Комгалла из Бангора, попалась муйргельт ["дива морская"], то есть Либан, дочь Эохайда Мак Майреда" [44, р. 57]. Там же под 900 г. пространное сообщение из Альбы, то есть Шотландии: "В Альбе выброшена морем на берег огромная женщина, а именно — в длину была она девять раз по двадцать и еще двенадцать футов; шесть футов было меж двумя ее сосцами; волосы ее были длиною в пятнадцать футов; длина пальцев на Руках ее была шесть футов; длина ее носа была семь футов; белее, чем лебедь или пена волны, была каждая пядь ее тела" [44, р. 177]. Это сообщение повторяется и в других ирландских хрониках — Анналах Ульстера и Анналах Четырех Мастеров.

Клан Маккей в горной Шотландии, по преданию, происходит от такой морской девы [34, с. 451].

См. также рассказ Георга Вальдрона о русалках на Мэне в наст. изд.

Хом Мор, Чудесный Скрипач.Предание, связанное с этим Скрипачом, нам не известно. Однако Вальдрон (1726) передает рассказ одного английского джентльмена, который, оказавшись на острове Мэн, поначалу не хотел верить в существование фэйри. Однажды он переправлялся на своем коне через реку у города Дуглас и, когда был на полпути к берегу, услышал вдруг "чудеснейшую симфонию", которая заставила его и, главное, его коня, оказавшегося не менее чувствительным к музыке, замереть и простоять около часа (как потом оказалось) в воде. Англичанин, который прежде смеялся над всеми историями о фэйри, после этого "обратился" и уверовал в них, как истый мэнец [87, р. 37].

У. Б. Йейтс писал об ирландских фэйри: "Множество старых красивых мелодий Ирландии — это просто их музыка, подслушанная украдкой" [8, с. 9]. Джон Рис отмечал, что "мэнские фэйри, кажется, так же музыкальны, как их сородичи повсюду", и что на Мэне, как и в Уэльсе, иные мелодии заимствованы у фэйри [71, р. 292].

...щит... меч... и копье [Конхобара]...В одном из дворцов Конхобара, т. н. Пестром дворце, говорит древнеирландский текст, "хранились копья, и щиты, и мечи; то есть, был он [дворец] испешрен золотыми рукоятями мечей и блистающей зеленью копий, с кольцами, золотыми и серебряными лентами на них; также покрытием и обедами щитов, исполненными из золота и серебра; также блеском кубков и рогов [для питья] и сосудов" [69, II, р. 332—333].

Муйртемнезнаменитая равнина в Ульстере, на северо-востоке Ирландии, простиравшаяся в древности от реки Войны до гор Куальнге.

С этой равниной ирландская традиция связывает детство героя Кухулина и, главное, один из первых его подвигов, благодаря которому он обрел свое имя. Кузнец Кулан поселился на равнине Муйртемне и пригласил однажды короля Конхобара и его людей к себе на пир. "Конхобар позвал с собой и Сетанту (так звали тогда Кухулина), но тот сказал, что придет позже. Когда гости расселись вокруг стола, Кулан, не зная о том, что Конхобар позвал на пир своего племянника, выпустил во двор свирепого сторожевого пса. Вскоре к дому подошел Кухулин, и пес кинулся на него, широко разинув пасть, но мальчик бросил в открытую пасть пса шар, которым играл с юношами на лугу; тяжелый шар проскочил псу в глотку, и Кухулин, воспользовавшись этим, успел схватить его за ноги и размозжить ему голову о камень. Конхобар и его люди были очень рады, что мальчик не пострадал, сам же кузнец Кулан весьма опечалился потерей пса. Чувствуя себя виноватым, мальчик вызвался сам сторожить дом Кулана в течение года, отчего и получил имя „Кухулин" (букв, „пес Кулана"). Так уже в шестилетнем возрасте он начал исполнять функции стража, сначала при доме кузнеца Кулана, а затем — при всем Ульстере" [28, с. 282].

Из "Повести Фиакалглео Финтан":

…Начинается повесть Сирробуд Суалтайм.

Суалтайм был сыном Бекалтаха, сына Моралтаха и приходился отцом Кухулину. Раз услышал он о мучениях своего сына, что бился в неравном сражении с Галатином Дана и его двадцатью семью сыновьями, да внуком, по имени Глас, сын Делга.

— Издалека доносится это,— сказал Суалтайм.— То ли рушатся небеса, то ли мелеют моря, то ли раскалывается твердь, то ли томится мой сын в неравном бою-поединке Похищения.

Правду говорил Суалтайм и хоть и не сразу, но все же отправился к своему сыну. Отыскав Кухулина, принялся Суалтайм горевать и оплакивать его. Не по душе было Кухулину, что отец его горюет и убивается, ибо хоть и лежал он увечный да раненый, все ж знал, что не сможет Суалтайм отомстить за него. Правду сказать, ничем не приметен был Суалтайм и не слыл ни героем, ни трусом.

— О господин мой Суалтайм,— сказал Кухулин,— отправляйся немедля к уладам в Эмайн и зови их сюда за скотом, ибо не в силах я больше защищать их в проходах и ущельях Дхонайлле Муиртемне. Один выстоял я с понедельника перед Самайном до начала весны, убивая днем одного человека у брода и сотню воинов ночью. Теперь уж не ставят мне честных условии, и не согласны ирландцы на бой-поединок, а все никто не идет мне на помощь и выручку. Обручи из молодого орешника не дают плащу касаться моего тела. Сухие клочья пряжи запеклись в моих ранах. С головы до пят не сыскать волоска на моем теле, что прошел бы в иголку, ибо на кончике каждого запеклась капля алой крови, не считая левой руки, в которой держу я свой щит, да и на ней уж трижды пятьдесят ран. Если тотчас же не отомстят за это улады, то уж не бывать тому до скончания времен.

С тем и отправился Суалтайм предостеречь уладов на своей единственной лошади, по прозвищу Серый из Махи. Вскричал он, лишь только приблизился к Эмайн:

— Мужей убивают, женщин уводят, скот похищают, о улады!

Не услышав в ответ ничего от уладов, встал он против Эмайн с другой стороны и снова молвил:

— Мужей убивают, женщин уводят, скот похищают, о улады.

Снова не дождался он ответа уладов и вот почему: гейс воспрещал уладам говорить прежде своего короля, а королю прежде друидов. Направился тогда Суалтайм к камню заложников в Эмайн Махе и в третий раз воскликнул:

— Мужей убивают, женщин уводят, скот похищают!

— Кто похищает, уводит и убивает? — спросил тогда друид Катбад.

— Айлиль и Медб разоряют вас,— отвечал Суалтайм,— уводят ваших жен, юношей и сыновей, похищают стада, лошадей и скотину. Лишь один Кухулин смиряет и сдерживает войска четырех великих провинций Ирландии в проходах в ущельях Конайлле Муиртемне. Не ставя г ему уже честных условий и не согласны ирландцы на бой-поедииок, а все не идет нему никто на помощь и выручку. Изранен уж юноша, кровь запеклась в его ранах. Обручи из молодого орешника поддерживают его плащ. С головы до пят не сыскать волоска на его теле, что прошел бы в иголку, ибо на кончике каждого запеклась капля алой крови, не считая левой руки, которой держит он щит, да и на ней уж трижды пятьдесят ран. Если тотчас не отомстите вы за него, уж никогда вам не сделать того до скончания времен.

— Достоин тот смерти и гибели, кто так говорит с королем,— молвил в ответ друид Катбад.

— Воистину так,— сказали улады.

Тогда в гневе и ярости угнел от них Суалтайм, ибо не услышал желанного ответа. И случилось так, что поднялся на дыбы Серый из Махи и поскакал прочь от Эмайн, а щит Суалтайма выскользнул из его рук и краем своим отрубил ему голову. Тогда повернула лошадь обратно к Эмайн, и на спине ее лежал щит с головой Суалтайма. Вновь молвила голова:

— Мужей убивают, женщин уводят, скот похищают, о улады!

— Не в меру громко кричит он,— молвил тогда Конхобар,— ведь небо пока у нас над головой, земля под ногами и море везде вокруг нас. Доколе небеса с множеством звезд не падуг на земную твердь, доколе сама она не лопнет от сотрясения, доколе многорыбное море с голубыми берегами не хлынет на сушу, каждую корову верну я в ее стойло и хлев, каждую женщину в ее дом и жилище, после победы в бою, поединке и схватке. Потом позвал Конхобар одного из своих гонцов, Финдхада Фер Бенд Ума, сына Фраехлетана и велел ему идти поднимать и собирать уладов. И заговорил Конхобар, охваченный дурманом ц немощью, называя живых и мертвых:

— Вставай, о Финдхад, я посылаю тебя. Не годится скрывать это от уладов. Отправляйся к Дергу, Делайду, что у залива, Лемайну, Фоллаху, Илланду в Габар, Дорпалу Фейк в Имхлак, Дергу Индирг, Фейдлимиду Хнлайр Хетайг в Эллан, к Ригдонну, Реохайду, Лугайду, Лугдайгу, Катбаду, что у залива, Кайрбре в Эллне, Лаэгу, что у плотины, Геймену в долину, Сеналу Уатах в Диабул Арда, Кетерну, сыну Финтана в Каррлог.

Нетрудно было Финдхаду поднять и созвать всех по велению Конхобара, ибо все улады к северу, востоку и западу от Эмайн явились немедля по воле своего короля, по велению своего властелина и провели ночь в Эмайн, ожидая исцеления Конхобара. Те же, что были на юге, тотчас двинулись вслед, войску по дороге, изрытой копытами скота.

Вскоре вышли улады в поход с Конхобаром и после первого же перехода, остановились на ночь в Ирард Куилленн.

— Чего ожидаем мы здесь, о воины? — спросил Конхобар.

— Твоих сыновей,— отвечали улады,— Фиаха и Фиахна. Ушли они к Эрку, сыну твоей дочери Фейдлимид Нойкрутах и Кайрпре Ниа Фер, звать его к нам со всеми людьми и народом, со всей силой и воинством.

Недолго спустя двинулись Конхобар и Келтхайр с тридцатью сотнями колесничных бойцов к Ат Ирмиди и настигли там сто шестьдесят могучих воинов из свиты Айлиля и Медб, что вели сто шестьдесят пленных женщин. Одна женщина на одного воина — таков был обычай ирландцев, грабивших Улад. Сто шестьдесят голов снесли тогда Конхобар и Келтхайр и отпустили на волю сто шестьдесят женщин. Ат Ирмиди прежде звалось это место, а с той поры — Ат Фейнне и вот отчего: отряд воинов с запада и отряд воинов с востока сошлись там в сражении и битве у края брода.

Меж тем Конхобар и Келтхайр воротились обратно и провели ночь со своими людьми в Ирард Куилленн…

… Так говорил Айлиль:

— Счастливо грабил я земли уладов и круитни с понедельника перед Самайном до прихода весны. Мы угоняли их женщин, сыновей и юношей, похищали стада, лошадей и иную скотину. Сравняли с землей мы холмы за спиною уладов, чтобы все они были одной высоты. Ныне же здесь поджидать их не стану — коль пожелают улады, пусть бьются со мною в долине Маг Ай. Вот мое слово, но все же отправим одного из нас к великому полю Миде, поглядеть, не идут ли улады. Если они уже там, то и мы не отступим, ибо не в обычаях короля уклоняться от боя.

— Кому же идти? — спросили ирландцы.

— Кому же, как не Мак Роту, первому гонцу.

Оставил их Мак Рот и пошел взглянуть на великое поле Миде. Недолго пробыл он там, как вдруг услышал вдали содрогания и гул, шум и грохот. Мнилось ему, будто небеса рухнули на землю или многорыбное, голубокрайнее море хлынуло на земной мир, или сама твердь раскололась, дрожа, или, быть может, Довалились лесные деревья на стволы, развилки да ветви друг друга. По полю же мчалось великое множество диких зверей, и земля Миде едва виднелась за ними. Воротился Мак Рот и поведал об этом Айлилю, Медб, Фергусу и знатным ирландцам.

— Что это было, о Фергус? — спросил Айлиль.

— Не трудно ответить,— сказал тот,— шум, гул и грохот, гудение, вой, громовые раскаты слышались из лесу, где было войско уладов. Немало героев и воинов рубили мечами деревья против своих колесниц. Оттого и неслось множество диких зверей, так что земля Миде едва виднелась за ними.

Снова пошел Мак Рот к полю и увидел, что густая серая пелена скрыла там все меж землею и небом. Мнилось ему, что проступали в ее клубах острова на озерах, и в тумане виднелись глубокие пещеры. Мнилось ему, что виднелись в тумане льняные одежды чистейшего белого цвета и кружащийся снег. Мнилось гонцу, будто видит он стан бесчисленных, дивных, невиданных птиц или мерцание светящихся звезд ясной морозной ночью, или будто сверкание огненных искр. Слышал он грохот и шум, вой, гул, гудение и громовые раскаты. Воротился Мак Рот чтоб поведать об этом Айлилю, Медб, Фергусу да и знатным ирландцам и все рассказал им.

— Что это было, о Фергус? — спросил Айлиль.

— Не трудно ответить,— сказал тот,— серый туман, что увидел Мак Рот между небом и землей, был лишь дыханием героев и их лошадей, да облаками пыли с земли и дорог, что увлекаются ветром, становясь серой дымкой в облаках и воздухе. Острова на озерах, вершины холмов и утесов были головами мужей и героев да их колесницами. Глубокие пещеры в тумане были ноздрями копей и ртами воинов, вдыхавшими и выдыхавшими солнце и ветер с быстротою воинственной скачки. Льняные одежды чистейшего белого цвета или кружащийся снег были пеной и мылом, что под железом узды вылетало из пасти могучих огромных коней, несущихся в бешеной скачке. Стаи бесчисленных, дивных, невиданных птиц были пылью с дорог и земли, что поднималась от ног и копыт лошадей и неслась вслед за ветром. Грохот, шум, вой, гул, гудение и громовые раскаты, что слышал Мак Рот, были ударами щитов и копий, звонким лязгом мечей, грохотом шлемов и нагрудников, гулом оружия, проделывавшего неистовые боевые приемы: то натягивались поводья, стучали колеса, лошади били копытами, скрипели колесницы и разносились громкие голоса идущих на нас мужей и героев.

То, что казалось мерцанием светящихся звезд ясной ночью или сверканием огненных искр, было грозными, наводящими ужас глазами героев, что виделись из-под искусно сработанных, изукрашенных шлемов. Яростью и гневом полнится их взор, это они привели сюда воинов — дотоле не знали над героями победы ни в правом бою, ни огромною силой, да с не бывать тому во веки веков.

— Полно уж,— молвила Медб,— найдутся среди нас мужи и герои, что потягаются с ними.

— Не верю я этому, о Медб,—сказал Фергус, — ибо не сыскать в Ирландии и Шотландии воинов, что сдержали бы натиск уладов, охваченных яростью боя.

Той ночью войска четырех великих королевств Ирландии встали лагерем у Клатра, оставив отряд наблюдать и следить за уладами, чтобы не напали они неслышно и незаметно.

Меж тем Конхобар и Келтхаир выступили с отрядом в три тысячи колесничных бойцов-копьеносцев и остановились позади войска ирландцев у Слемайн Миде. Однако, хоть мы и говорим так, на деле они не стояли на месте, а продвигались к лагерю Айлиля и Медб, желая первыми обагрить руки кровью…

…— Решим же скорее, что делать,— молвила Медб,— ведь скоро нападет на нас величайший, жестокий и яростный муж, Конхобар, сын Фахтна Фатаха, сына Роса Руайд, сына Рудрайге, верховный король Улада, сын верховного короля Ирландии. Пусть в боевом строю выйдут ирландцы навстречу уладам, а три тысячи встанут сзади. Пусть не разят они врагов, а берут в плен, ибо сколько идет на нас воинов, столько и нужно нам пленников.

Это была одна из трех смехотворных речей, которые только слышали при Похищении, ведь решила королева, что можно захватить Конхобара невредимым и с ним три тысячи знатных уладов…

… Вскоре приблизился Конхобар и, не отыскав прохода в строю, прорубил против себя дорогу для одного воина, а справа и слева для сотни; смятение и ужас навел он на войско, и восемьсот храбрых воинов пало там от руки Конхобара. Тогда целый и невредимый покинул он ирландцев и остановился у Слемайн Миде, поджидая уладов…

… Воротился Мак Рот к Айлилю, Медб, Фергусу и знатным ирландцам, чтобы рассказать о первом, войске. Тут принялись король и королева расспрашивать гонца.

— О, Мак Рот,— сказал Айлиль,— ответь, каковы же улады, что явились к холму в Слемайн Миде?

— Не знаю,— ответил гонец,— только лишь видел как подошел к Слемайн Миде свирепый, могучий, прекрасный отряд. На взгляд в нем не меньше трех тысяч бойцов и все они, сбросив одежду, принялись возводить из дерна трон синему вождю. Воин высокий, стройный, могучий н гордый был во главе того войска. Первейшим вождем в целом мире казался он среди своих воинов, в гневе иль ярости, сражении иль мире. Волосы у него светло-золотистые, коротко стриженые, вьющиеся, прекрасно уложенные. Благородно его румяное лицо, свиреп и пронзителен взгляд серых глаз, внушающих ужас. У его подбородка вьется золотистая раздвоенная борода. Алый плащ с бахромой пятью складками спадает с плеч воина и скреплен золотой заколкой над его грудью. На белом теле воина белоснежная рубаха с капюшоном, изукрашенная златоткаными узорами красного золота. Белый щит у него в руках со звериными ликами красного золота. Держит он изукрашенный меч с золотой Рукоятью и могучее серое копье. Лишь только уселся воин на вершине холма, как приблизились все его люди и опустились на землю вокруг него…

…— Кто эти люди? — спросил тогда Айлиль Фергуса.

— Воистину, знаю их,— ответил Фергус,— первый воин, которому сложили на вершине возвышение из дерна, где должен он ждать остальных, был Конхобар, сын Фахтна Фатаха, сына Роса Руайд, сына Рудрайге, великий правитель уладов, сын верховного короля Ирландии…

 

Сага "Смерть Конхобара"

"Собрались однажды улады на большую попойку в Эмайн Махе. Начали они спорить, кто из них совершил больше подвигов, Конал, Кухулин или Лоэгайре.

— Принесите мне,— сказал Конал,— мозг Мес Гетры, чтобы мог я рассказать вам о своем подвиге.

Был в то время у уладов обычай вынимать мозг из головы каждого мужа, убитого ими в поединке. Мозг этот смешивали потом с известью и делали из него крепкий шар, чтобы держать его в руках, когда заходили споры о превосходстве в воинской силе и доблести.

— Добро же, Конхобар,— сказал Конал,— ни у кого из воинов нет такого трофея, как у меня.

— Воистину, это так,— сказал Конхобар.

И тогда мозг Мес Гегры отнесли туда, где он всегда хранился. А на следующий день каждый занялся своим делом.

Пришел тогда в страну уладов Кет, сын Матаха поискать себе забавы. Не было в ту пору в Ирландии худшего зла, чем этот Кет. Проходил он через поля Эмайн, неся в руках три головы уладских воинов.

В то время шуты играли мозгом Мес Гегры. Один шут рассказал другому, что это было. Услышал это Кет. Кинулся он, выхватил мозг из рук и унес его. Знал он предсказание Мес Гегры, что сам он после смерти своей сумеет отомстить за себя. С тех пор в каждой битве и в каждом сражении, которое было между коннахтами и уладами, обвязывал Кет мозг своим поясом и так убил он многих славных уладов.

Однажды пришел Кет на восток и угнал коров у Людей Росс. Пустились улады за ним в погоню. Вышли коннахты им навстречу, и завязалась между ними битва. Сам Конхобар вступил в ту битву. Стали просить его коннахтские женщины выйти вперед, чтобы могли они увидеть его облик. Не было тогда на земле равного Конхобару по красоте и обличью и одежде, по величине и осанке и стати, по глазам и волосам и белизне лица, по учтивости, учености и красноречию, по одеянию, благородству и вооружению, по оружию и боевой выучке, по достойности и знатности. Не было у Конхобара недостатков. Не понравилось Кету, что смотрят все женщины на Конхобара. Любил он, чтобы на него одного смотрели женщины.

Подошел тут Кет и стал посреди женщин. Вложил он мозг Мес Гегры в пращу и так метнул его в голову Конхобара, что расколол ему череп. На две трети вошел в голову Конхобара этот мозг. Упал он на землю. Кинулись к нему все улады и защитили его от Кета. Было это у Брода Дайре Да Бета. В том месте, где упал Конхобар, сейчас стоят два камня: один там, где была голова его, а другой там, где — ноги.

Разбили тогда коннахтов у Ски Арда-на-Кон. А улады вернулись на восток к Броду Дайре Да Бета.

— Унесите меня отсюда,— сказал Конхобар.— Я отдам королевство уладов тому, кто отнесет меня домой.

— Я отнесу тебя,—сказал Кенн Беррайд, его слуга.

Он обвязал его веревкой и понес назад в Ардахад в Слиаб Фуайт. Разорвалось сердце слуги от этого. С тех пор и появилась поговорка “Правление Кенна Берраида уладами”, говорят ее о тех, кто не по силам своим многого хочет, а сил их хватает лишь на полдня.

Битва же длилась еще целый день многие улады в ней пали.

Пришел тогда к Конхобару его врачеватель Финген. Мог он по виду дыма, выходящего из дома, узнать, кто в этом доме болен и какой болезнью.

— Добро же тебе, Конхобар,— сказал Финген,— если вытащу я этот камень из твоей головы, ты сразу умрешь. Если же оставить его, я смогу тебя выходить, но покроет тебя пятно позора.

— Легче нам,— сказали улады,— перенести его позор, чем смерть.

Была тогда голова его исцелена, и был тот камень в ней покрыт золотом под цвет волос Конхобара, ибо волосы его и золото были одного цвета. Сказал Конхобару его врачеватель, что не должен он теперь ездить верхом, общаться с женщинами, наедаться досыта и бегать.

Прожил он так семь лет и мало что делал, больше сидел на королевском сидении своем. Вдруг услышал он о том, что Христос был распят иудеями. В то время все вокруг пришло в волнение, и небо, и земля дрожали в горе от того, что Иисус Христос, Сын Божий, был распят и погиб безвинно.

— Что это? — сказал Конхобар своему друиду, — видно, сегодня случилось в мире большое зло.

— Воистину, это так!— сказал друид.

— Великое это дело! — сказал Конхобар.

— Человек же этот,—сказал друид,—родился: с тобой в одну ночь, в восьмой день январских календ, только годы были разные.

И тогда Конхобар уверовал. Был он одним из двоих в Ирландии, кто поверил в Бога еще до прихода истинной веры. Моранн был другим человеком.

— Добро же, сказал Конхобар.— Сердце уст застыло страшным злом. Славой вечной Высшего Владыки все вокруг полно. Тело сына на кресте распято. Власть святая над людьми и небом. О, горе скорбное Христовой плоти.

Сказал Конхобар эти слова после того, как Брахрах, друид Лагенов, рассказал ему о распятии Христа.

И тогда мозг Мес Гегры выпал из головы его и он умер. И взят был на небо, хотя и не был окрещен святым крещением, но сильна была его вера.

Аминь."